Цитата сообщения
Мы с тобой идём одной дорогой.
Наша цель
- любовь
свою хранить.
Мы свою любовь давно у
Бога
- Каждый врозь
- просили подарить.
А.С. Грин
«Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе от-носиться к жизни,
чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и вол-нах, а над головой птичья стая.
На сердце у меня весело и светло».
Так писал Александр Грин той, которой посвятил фейерию «Алые паруса», -
Нине Нико-лаевне Грин, своей третьей жене.
Они познакомились в начале зимы 1918 года, голодного и холодного года гражданской войны.Она - совсем молода и очень красива, работает в газете «Петроградское эхо»
В редакции Нина Николаевна и увидела впервые длин-ного худого человека с очень узким носом, с бледным лицом, изборождённым мелкими и крупными морщинами.
Узкое чёрное пальто с поднятым ворот-ником, высокая - тоже чёрная - меховая шапка усугубляют сходство посети-теля с католическим пастором.
Невозможно представить, что этот человек хотя бы иногда смеётся. Знакомство было кратковременным и в её душе почти не оставило следа.
Когда после прогулки они прощались у памятника Стерегущему, Александр Степанович вручил девушке стихи:
Когда, одинокий, я мрачен и тих,
Скользит неглубокий подавленный стих,
Нет счастья и радости в нём,
Глубокая ночь
за окном...
Кто вас раз увидел, тому не забыть,
Как надо любить.
И вы, дорогая, являетесь мне,
Как солнечный зайчик на тёмной стене.
Угасли надежды,
Я вечно один,
Но всё-таки ваш паладин.
Эти стихи Нина Николаевна хранила до конца своих дней.
Она всегда считала мужа не только замечательным писателем, но и поэтом милостью Божьей. Между первой и второй встречей миновала целая эпоха.
Летом 1919 года Грина, как не дос-тигшего сорокалетнего возраста, мобилизовали в Красную армию.
В своём солдатском мешке он нес пару портянок, смену белья и рукопись повести «Алые паруса».
Потом - сыпной тиф, лазарет, физическое истощение, в мае 1920 года Грина выписали из госпиталя на улицу. Шатаясь от слабости, он бродил по Пет-рограду, не зная, где переночевать.
Спас Горький.
Он настоял, чтобы почти ни-кому не известного, но талантливого автора приняли в члены Дома искусств, убежища для литераторов бесприютного, недоедающего послевоенного Пет-рограда.
Грин сразу получил и паёк, и тёплую меблированную комнату.
Это на-поминало волшебный сон.
Обстановка была очень скромной: маленький кухон-ный стол да узкая кровать, на которой спал Грин, укрываясь потрёпанным паль-то.
Повсюду валялись рукописи. Работал Грин мученически, ходил по комнате, весь окутанный клубами дешёвого папиросного дыма. Садился писать, с тру-дом удерживая в замёрзших пальцах перо, на листе появлялись две-три строч-ки - и снова мучительная пауза. Он вставал и подходил к окну. За стеклом в морозном воздухе медленно кружились редкие снежинки. Грин долго следил за их полётом, потом вновь садился к столу и создавал совсем иной мир, сказоч-ный, утончённый, богатый цветами, запахами и чувствами.
Для окружающих Грин был загадоч-ной личностью, грубоватый, замкну-тый, нелюдимый. А ему и не требова-лось общение с праздными людьми, хо-телось, чтобы его оставили в покое и не мешали думать о своём. Он настолько радовался сухому и уютному жилью, крыше над головой, что почти никуда не выходил. Только изредка - в изда-тельство. Во время вынужденной про-гулки по Невскому проспекту Грин и Нина Николаевна столкнулись лицом к лицу.
Перед ней стоял уже пожилой человек, всё в том же чёрном пальто с под-нятым воротником.
Потом писатель признался жене: «Расставшись с тобой, я пошёл дальше с чувством тепла и све-та в душе.
«Вот это наконец-то она»,- думал я».
Александр Грин в 1910 году
Нина Николаевна в промежутках между дежурствами - теперь она работает одновременно в двух больницах - заходит в Дом искусств.
Грин или ждёт её у себя, или оставляет блюдечко с лакомствами, букетик цветов в ма-ленькой чарочке и нежную записку с тысячью извинений и просьбой подож-дать.
В предчувствии встречи рождаются стихи:
Дверь закрыта, лампа зажжена,
Вечером ко мне придёт она,
Больше нет бесцельных, тусклых дней,
Я сижу и думаю о ней.
В этот день она даст руку мне,
Доверяясь тихо и вполне.
Страшный мир свирепствует вокруг.
Приходи, прекрасный, милый друг.
Приходи! Я жду тебя давно.
Было так уныло и темно,
Но настала зимняя весна.
Лёгкий стук... Пришла моя жена.
Пять, и шесть...
и восемь лет пройдёт,
А она, такая же, войдёт,
И такой же точно буду я
... Хорошо, любимая моя.
Грину кажется, что с появле-нием Нины Николаевны вся убо-гая, серая, нищенская обстанов-ка его комнаты меняется вол-шебным образом, наполняется теплом, светом, уютом. Жена поэта Ивана Рукавиш-никова, на глазах которой зарождался роман, посчитала себя обязанной предупредить молодую неопытную женщину: « К Вам неравнодушен Грин. Берегитесь его, он опасный человек: был на каторге за убийство своей жены.И вообще прошлое его очень тёмное: говорят, что, будучи матросом, он где-то в Африке убил английского капи-тана и украл у него чемодан с рукописями. Знает английский язык, но тщательно скрывает это, а рукописи постепенно печатает как свои».К слову сказать, упомянутая жена Грина, Вера Павловна, тем временем здравствовала со своим мужем, инженером Калицким, тут же в Петербурге.
Замкнутый, всегда сосредоточенный писатель, не склонный к пустым разговорам, был окружен со всех сторон самыми нелепыми и чудовищными легендами, но не друзьями.
Очень одинокий, встречу с Ниной Николаевной он принял как неожиданный подарок неласковой судьбы.
В душе же Нины Николаевны, любовь зарождалась постепенно.
Она прежде всего, искала в нём, старшем и более опытном, защиту и опору в нелёгкой жизни, любила его как писателя.
Семейную жизнь они начали 8 марта 1921 года.
Александр Степанович не раз предлагал оформить их отношения официально, но всякий раз получал отказ: «Сашенька, я буду тебе хорошей женой и без всяких обязательств, только люби меня всем сердцем, как мне надо: без ревности, недоверия.
И тебя не сделает лучшим мужем подписанная бумажка или венцы над голо-вой.
Но зато у меня так хорошо и чисто на душе: я свободна и, если увижу, что мы не подходим друг другу, могу, не боясь, тебе это сказать и уйти от тебя. Нет на мне цепей, и на тебе тоже».
Но Грин не сдался.
20 мая, в чудесный, солнечный, тёплый день, он попросил Нину Николаевну прогуляться и зайти с ним в одно учреждение.
На двери большой неуютной комнаты было напи-сано «ЗАГС», но Нине Николаевне оно ничего не говорило: она ещё не успела привыкнуть к сокращённым названиям, во множестве появившимся в пер-вые годы советской власти.
Только в комнате, взяв Нину за руку и посмотрев в её глаза нежным взглядом так, что у женщи-ны на душе стало хорошо и спокойно, Грин признался: «Ниночка, друг мой, не сердись на меня. Я привёл тебя туда, где записы-вают браки... Для моей души необходимо, чтобы брак наш был оформлен, и я серд-цем прошу тебя: не откажи мне в этом. Ни-когда, ни в чём я тебя неволить не буду, верь мне. Подойдём к этой женщине и оформим нашу близость. Потом я скажу тебе все хорошие и нежные слова, на коле-нях попрошу прощения, что обманом за-вёл тебя сюда».
Нина Николаевна, испытав вдруг сильное волнение, не смогла обидеть его отказом.
Когда из тёмной комнаты молодожёны вышли на залитую солнцем улицу, на душе Нины Николаевны стало совсем светло.
Александр Степанович объяснял, что для него, старого одинокого бродяги, нужна ка-кая-то внутренняя опора, нужно чувство
дома, семьи, извинялся за свой обман.
Так, тихо разговаривая, они дошли до церкви Благовещенья у Конногвардейского бульвара, обошли её вокруг и с чистым сердцем и верой поцеловали иконки на её фасаде.
Это и было их вен-чание.
Поженившись, первое время жили раздельно.
Нина Николаевна - у мате-ри в Лигово.
Чтобы порадовать молодую жену букетиком фиалок и конфета-ми, Грин продавал если не свои рукописи, то какие-нибудь вещи.
Наконец, через два года после женитьбы, Александр Степанович сумел при-гласить супругу в свадебное путешествие:
журнал «Красная Нива» купил ро-ман «Блистающий мир».
- Давай сделаем из нашего «Блистающего мира» не комоды и кресла, а ве-сёлое путешествие, - предложил Грин.
Он страстно любил Юг, Крым.
Обменяв быстро обесценивавшиеся ассиг-нации на золотые червонцы, Грин пообещал жене, что они не вернутся в Пет-роград, пока не истратят «всего этого блеска».
И отправились в Севастополь.
Вокзал, расположенный в амфитеатре домов со светящимися вечерними окнами.
Крупные южные звёзды над головой и душистый полумрак - так встретил Гринов Севастополь.
Остановились в гостинице напротив здания Института физических мето-дов лечения (Инфизмета).
Первым делом Грин повёл жену на Графскую при-стань.
Здесь много лет назад он, тогда эсер Александр Гриневский, был арес-тован за революционную пропаганду в царской армии и на флоте.
Нина Николаевна никогда не была в Крыму. Юг её тоже покорил. Особенно - изобилием красок, продуктов после сырого, серого, малокровного Петрогра-да.
Из Севастополя отправились в Балаклаву, а оттуда на пароходе - в Ялту.
Путешествие не было долгим.
Но в памяти её ярко запечатлелись севастополь-ская синяя бухта, покрытая разноцветными парусами, и южный базар с его сочной яркостью, и цветущие магнолии, и великолепные виллы, дворцы и про-сто белые домики, в живописном беспорядке разбросанные по склонам гор.
Помимо радующих сердце воспоминаний, Грины привезли в Петроград множество длинных коробок с удивительным табаком, золотистым, душистым и тонко нарезанным.
Не удивительно, что когда встал вопрос о переезде на юг навсегда, Нина Николаевна сразу согласилась.
Вот только где поселиться? Александр Степанович склонялся к Феодосии.
За советом обратились к Волошину, тот испуганно замахал руками:
- Что вы! Что вы! В Феодосии до сих пор голод, жарят из человечины кот-леты.
Окинув взглядом тучную комплекцию поэта, Грин справедливо рассудил, что если тот не пошёл на лакомое блюдо, то из худосочной четы тем более ничего не приготовишь.
И засобирались в дорогу.
10 мая 1924 года втроём - писатель с женой и тёщей - прибыли в Феодосию.
Вначале поселились на втором этаже гостиницы «Астория».
Из окон было вид-но море, не северное, серо-зелёное, а синее-синее. Медово пахло цветущими акациями.
И рядом - всё тот же шумный южный базар.
Жизнь в Крыму оказалась значительно дешевле, чем в столице, но всё рав-но деньги таяли как снег. Именно в период обустройства в Феодосии Грин остро ощутил, как изменилось отношение власти к его творчеству.
Российс-кая Ассоциация Пролетарских писателей (РАПП) требует произведений «на злобу дня», которых он не может дать. Всё чаще приходится обращаться к местным ростовщикам: на какое-то время это помогает отодвинуть матери-альные бедствия.
Наконец, благодаря продаже в Москве нескольких рассказов и романа, Гри-ну удаётся купить трёхкомнатную квартирку.
В первый раз сорокачетырёхлетний писатель приобрёл собственное жильё.
Он принялся обустраивать его, не жалея средств: сначала сделал ремонт, потом провёл электричество (в то время почти вся Феодосия пользовалась коптящими керосинками).
Из мебе-ли приобрели три английских лазаретных койки, дешёвых и некрасивых, три таких же недорогих венских стула, столовый и ломберный столы и два клеён-чатых, немного порванных кресла.
Дом -музей А .Грина в г. Феодосия. Щеглов М. Корабли А . Грина .
Однажды он признался Нине Николаевне, своему «Котофейчику», что его жизненный идеал - шалаш в лесу у озера или реки, в шалаше жена варит пищу и ждёт его. А он, охотник и добытчик, поёт ей красивые песни.
Грин не позволял Котофейчику не только устраиваться на службу, но даже убирать в квартире.
Мыть полы - ей?! Да ведь это непосильный труд!
Поэтому, делая всё-таки тайком уборки в рабочей комнате мужа, Нина Николаевна не выб-расывала все собранные с пола окурки: тщательно протерев половицы и ме-бель, она разбрасывала их опять, только в меньшем количестве.
Грины жили обособленно, почти ни с кем не общаясь.
При малейшей воз-можности Александр Степанович покупал книги.
По вечерам читал их жене, пока та рукодельничала.
Стены украшали множество литографий под стек-лом, изображающих экзотические путешествия.
Его любимое занятие по-прежне-му - путешествие «по светлым странам своего воображения».
Но в реальнос-ти жить всё тяжелее и тяжелее.
То и дело Грин отправлялся в Москву с рукописями новых произведений, но издательства отделываются ни к чему не обязывающими похвалами.
Красиво, ярко, увлекательно, но... несовременно. Вот если бы что-нибудь о про-мышленности, строительстве, колхозах - можно было бы напечатать. А это!.. Уни-жаясь, теряя надежду, Грин ходил из ре-дакции в редакцию.
Наконец по очеред-ному сбивчивому и многословному пись-му, написанному под диктовку чужой рукой, Нина Николаевна с ужасом пони-мает, что у мужа начался очередной за-пой.Он возвратился домой отёкший, с бесцветными глазами и набухшими ве-нами на руках.
Нина Николаевна выбе-жала на улицу, заслышав грохот пролёт-ки по мостовой.
- Денег выручил совсем немного... Но так соскучился по тебе, что не мог доль-ше оставаться в Москве.
Она бросилась ему на шею:
- Милый, дорогой! Радость моя!
Пристрастие к «мерзкому питью» му-чило Александра Степановича, но избавиться от тяги к бутылке совсем он не мог.
Понимал, что обижает Нину Николаевну, огорчает ту единственную дорогую ему женщину которая «для жизни светлой создана».
В от-чаянии молился, прося Господа со-хранить так нежданно выпавшее ему счастье, сохранить его любовь:
«Люблю её, о, Господи, прости!
Ты дал мне сам любовь святую,
так со-храни её и защити,
раз сделать так сам не могу я.
Мне не о чем тебя теперь просить,
лишь чуда разве в об-разе любимой,
чтоб помогла разру-шенному жить,
хотя бы в боли не-стерпимой.
Её люблю, люблю - и это всё,
что есть во мне сильнее нака-занья,
прими, о, Господи, прокля-тие моё,
мне посланное в день стра-данья!
Сними его, не поздно ведь ещё,
моё желание исправиться огромно,
хотя и то моление моё,
как неуместное, нескромно.
О чём просить? Чего я заслужил?
Презренья только заслужил я,
но видит Бог, я, Господи, любил
и верным даже в мыслях был я.
Её люблю я, так люблю давно,
как снилось мне ещё ребёнком,
что с этакой любовью суждено
мне жизнь узнать родной и звонкой.
Спаси её, спаси её, мой Бог,
избавь её от злых людей и бедствий,
тогда я буду знать, что ты помог
моей душе в лихую ночь молебствий.
Спаси её, я об одном прошу,
о малом дитятке твоём родимом,
о солнышке усталеньком твоём,
о ненаглядном и лю-бимом».
Весной 1931 года доктор Федотов впервые предупреждает писателя: «Про-должая пьянствовать, вы рискуете жизнью». Грин отделался шуткой, не вос-приняв эти слова всерьёз.
Единственный продукт, который Грин в Феодосии имел в достатке - чай.
Об этом заботилась Нина Николаевна, зная, что без чудодейственного на-питка муж не может работать. Достать хорошие сорта было нелегко. Узнав, что в одном из феодосийских магазинчиков появился любимый Грином вы-сококачественный сорт, она бежала туда и потом, заварив сразу в пяти ста-канах, несла их на подносе к писательскому столу.
А между тем уже вещи идут в обмен на продукты. Скрывая от мужа, Нина Николаевна вяжет вместе с матерью платки, береты и сбывает их на рынке и по окрестным деревням за мизерную цену. Но на хлеб хватает.
Вернувшись, уставшая, но довольная, говорит, что удачно обменяла вещи.
«Потерпим, Нинуша? Потерпим, Сашенька. Ты прав.»
Он до конца дней считал, что оставаться самим собой в любых условиях - редкое счастье, которого удостаиваются немногие.
Прежде чем написать «Бегущую по волнам», Грин на первом листе вывел посвящение жене.
Почему «посвящаю», а не «дарю»? - удивилась Нина Николаевна.
Она не хотела, чтобы посвящение было напечатано.
Неужели ты не понимаешь, глупенькая! Ведь ты - моя Дэзи.
От нужды, регулярных выпивок, сигарет он стремительно старел. Однажды, гуляя по набережной, они услышали сзади: - Такая красивая женщина - и под руку со стариком! Нина Николаевна носила старомодные платья, прикрывающие голень, муж терпеть не мог современных укороченных. Прохожие посматривали недоумённо, а женщины пожимали плечами, посмеивались. Но именно такие платья нравились Александру Степановичу!
Переезд в Старый Крым в 1930 году предшествовал серьёзному ухудшению здоровья.
Когда, наконец, Грин приезжает в Феодосию для обследова-ния, он уже не может передвигаться сам.
И, чтобы не упал на рентгеновский экран, жена стоит на коленях рядом, придерживая его за бёдра.
Первоначаль-ный диагноз - туберкулёз, затем - рак. Незадолго до смерти писатель пере-бирается в деревянный домик с чудесным просторным двором, заросшим яблонями и цветущими кустами.
Дом-музей А.Грина в Старом Крыму. Фото Е. Кассина и М. Редькина
Избушка, прежде принадлежала монахиням, Нина Николаевна оформила купчую, отдав золотые часики, подаренные му-жем в лучшие времена. Из окна комнаты, в которой стояла кровать Грина открывался прекрасный вид на юг и горы, покрытые лесом, больной подолгу любовался этой красотой.
Я болен, лежу и пишу, а Она
Подсматривать к двери приходит;
Я болен лежу,- но любовь не больна, -
Она карандаш этот водит.
Нине Николаевне и самой серьёзно нездоровится.
Ещё зимой были сдела-ны две операции в Феодосии.
Тогда, лёжа в больнице, она получила от Грина из Старого Крыма стихотворение, начинающееся словами: «Приезжай, род-ная крошка...». Одевшись, вышла пешком домой, в пургу.
Когда среди ночи добралась до дома, проваливаясь в снегу, оказалось, что ботинки, чулки - всё насквозь промокло. Грин сидел в постели, протягивая навстречу ей худые руки с набухшими венами. Больше они не разлучались. До того июльского дня, когда Александра Степановича вынесли из залитого солнцем зелёного дворика и понесли на старокрымское кладбище.
Нина Николаевна прожила в браке с Александром Грином одиннадцать лет. И брак этот считала счастливым. В 1929 году она писала мужу: «Милый ты мой, любимый, крепкий друг, очень мне с тобой жить хорошо. Если бы не дрянь со стороны, как нам было бы светло!»
Спустя год после его смерти Нина Николаевна выразила свои горестные чувства в стихотворении:
Ты ушёл... Сначала незаметным
Показался мне тяжёлый твой уход.
Тело отдыхало, а душа молчала.
Горе, не терзая, думалось, пройдёт.
Но шли дни, и сердце заболело
Острою мучительной тоской.
Мне хотелось, сбросив тяжесть тела,
Быть всегда, мой
милый
друг, с тобой...
Нет тебя, и нет сиянья счастья,
Нет горенья творческих минут.
На земле осталось только тело.
Жадное до жизни, наслажденья
И ничтожное в своих желаньях...
Ты ушёл, и нет тебя со мною,
Но душа моя, мой милый друг, всегда с тобою.
Милая, энергичная, чуткая, умная, жизнерадостная женщина, Нина Ни-колаевна сумела приноровиться к нелёгкому характеру Александра Степано-вича, не теряя собственного «я», и сделала его жизнь светлой, уютной, счаст-ливой.
В этом ей помогла великая сила любви.
После смерти Грина оставши-еся ей годы она посвятила сохранению памяти о нём среди людей, созданию музея в Старом Крыму, в основу которого легли сохранённые Ниной Никола-евной рукописи и письма выдающегося писателя.
http://www.strannik.crimea.ua/ru/hroniki/stati/355-krym-istorii-ljubvi-a-grin
Подаренная жизнь
Коркин был человек средней физической силы, тщедушного сложения; его здоровый глаз, по контрасту с выбитым, закрывшимся, смотрел с удвоенным напряжением; он брился, напоминая этим трактирного официанта. В общем, худощавое кривое его лицо не производило страшного впечатления. «Джонка», бурое пальто и шарф были его бессменной одеждой. Он никогда не смеялся, а говорил голосом тонким и тихим.
В субботу вечером Коркин сидел в трактире и пил чай, обдумывая, где бы заночевать. Его искала полиция. Хлопнула, дохнув морозным паром, дверь; вошел испитой мальчишка, лет четырнадцати. Он осмотрелся, увидел Коркина и, подмигнув, направился к нему.
Тебя, слышь, хотят тут, дело тебе есть, - сказал он, подсаживаясь. - Фрайер спрашивал.
Чего это?
Какой-то барин, - сказал хулиган, - я с ним снюхался на вокзале. Надо ему кого-то «пришить». Мастера ищет.
Поедем в «Ливерпуль». Он там в кабинете засел, пьет и бегает. Кулачонко сжал, по столу треснул, зубами скрипнул. Псих.
Пойдем, - сказал Коркин. Он встал, закрыл шарфом нижнюю часть лица, «джонку» сдвинул к бровям, торопливо докурил папироску и вышел с хулиганом на улицу.
По выцветшему, насквозь пропахшему кисло-унылым запахом кабинету «Ливерпуля» расхаживал, нервно потирая руки, человек лет тридцати. На нем был короткий, в талию, серый полушубок, белый барашек на рукавах и воротнике придавал полушубку вид фатовской, дамский. Шапка, тоже белая, сидела на бородатой, жеманно откинутой голове очень кокетливо.
Мрачное лицо, с выдающейся нижней челюстью, обведенной густой, подстриженной клинышком, темной бородой; впалые, беспокойные глаза, закрученные торчком усы и нечто танцующее во всех движениях от скользящей, конькобежной походки до выворачивания наотлет локтей, - давали общее впечатление холеного, истеричного самца.
Коркин, постучав, вошел. Неизвестный нервически заморгал.
По делу звали, - сказал Коркин, смотря на бутылки.
Да, да, по делу, - заговорил шепотом неизвестный. - Вы - тот самый?
Тот самый.
Вы… пьете?
По тому, как он резко сказал «вы», - Коркин видел, что барин презирает его.
Пьете, - нахально ответил Коркин; сел, налил и выпил.
Барин некоторое время молчал, воздушно поглаживая бороду пальцами.
Обтяпайте мне одно дело, - хмуро сказал он.
Говорите… зачем звали.
Мне нужно, чтобы одного человека не было. За это получите вы тысячу рублей, а задатком теперь триста.
Левая щека его задергалась, глаза вспухли. Коркин выпил вторую порцию и съязвил:
Самому-то вам… слабо… или как?..
Что? Что? - встрепенулся барин.
Сами… трусите?..
Барин устремился к окну и, постояв там вполоборота, кинул:
Сам болван, - спокойно ответил Коркин.
Барин как бы не расслышал этого. Присев к столу, он объяснил Коркину, что желает смерти студента Покровского; дал его адрес, описал наружность и уплатил триста рублей.
В три дня будет готов Покровский, - сухо сказал Коркин. - По газетам узнаете.
Они условились, где встретиться для доплаты, и расстались.
Весь следующий день Коркин напрасно подстерегал жертву. Студент не входил и не выходил.
К семи часам вечера Коркин устал и проголодался. Размыслив, решил он отложить дело до завтра. Кинув последний раз взгляд на черную арку ворот, Коркин направился в трактир. За едой он заметил, что ему как-то не по себе: ныли суставы, вздрагивалось, хотелось тянуться. Пища казалась лишенной запаха. Однако Коркину не пришло в голову, что он простужен.
Преступник с отвращением доел щи. Сидя потом за чаем, он испытывал неопределенную тревогу. Бродили беспокойные мысли, раздражал яркий свет ламп. Коркин хотел уснуть, забыв о полиции, железной гирьке, приготовленной для Покровского, и всём на свете. Но притон, где он ночевал, открывался в одиннадцать.
У Коркина оставалось два свободных часа. Он решил провести их в кинематографе. На него напало странное легкомыслие, полное презрение к сыщикам и тупое безразличие ко всему.
Он зашел в какой-то из «Биоскопов». При кинематографе этом существовал так называемый «Анатомический музей», произвольное собрание восковых моделей частей человеческого тела. Коркин зашел и сюда.
С порога Коркин осмотрел комнату. За стеклами виднелось нечто красное, голубое, розовое и синее, и в каждом таком непривычных очертаний предмете был намек на тело самого Коркина.
Вдруг он испытал необъяснимую тягость, сильное сердцебиение - потому ли, что встретился с объектом своего «дела» в его, так сказать, непривычном, бесстрастно интимном виде, или же потому, что на модели, изображающие сердце, легкие, печень, мозг, глаза и т. п., смотрели вместе с ним незнакомые люди, далекие от подозрения, что такие же, только живые механизмы уничтожались им, Коркиным, - он не знал. Его резкое, новое ощущение походило на то, как если бы, находясь в большом обществе, он увидел себя совершенно нагим, раздетым таинственно и мгновенно.
Коркин подошел ближе к ящикам; заключенное в них магически притягивало его. Прежде других бросилась ему в глаза надпись: «Кровеносная система дыхательных путей». Он увидел нечто похожее на дерево без листьев, серого цвета, с бесчисленными мелкими разветвлениями. Это казалось очень хрупким, изысканным. Затем Коркин долго смотрел на красного человека без кожи; сотни овальных мускулов вплетались один в другой, тесно обливая костяк упругими очертаниями; они выглядели сухо и гордо; по красной мускулатуре струились тысячи синих жил.
Рядом с этим ящиком блестел большой черный глаз; за его ресницами и роговой оболочкой виднелись некие, непонятные Коркину, похожие на маленький станок, части, и он, тупо смотря на них, вспомнил свой выбитый глаз, за которым, следовательно, был сокрушен такой же таинственный станок, как тот, которые он видел.
Коркин осмотрел тщательно все: мозг, напоминающий ядро грецкого ореха; разрез головы по линии профиля, где было видно множество отделений, пустот и перегородок; легкие, похожие на два больших розовых лопуха, и еще много чего, оставившего в нем чувство жуткой оторопелости. Все это казалось ему запретным, случайно и преступно подсмотренным. В целомудренной, восковой выразительности моделей пряталась пугающая тайна.
Коркин направился к выходу. Проходя мимо старика извозчика, стоявшего рядом с бабой в платке, он услышал, как извозчик сказал:
Все как есть показано, Вавиловна. Работа божья… хитрая… и-их - хитрая заводь! Все, это… мы, значит, вовнутри, вот… да-а!
Суеверный страх проник в Коркина - страх мужика, давно приглушенный городом. В среде, где все явления жизни и природы: рост трав, хлеба, смерть и болезнь, несчастье и радость, - неизменно связываются с богом и его волей - никогда не исчезает такое суеверное отношение к малопонятному. Коркин шел по улице, с трудом одолевая страх. Наконец страх прошел, оставив усталость и раздражение.
Коркин хотел уже направиться к ночлегу, но вспомнил о студенте Покровском. Его непреодолимо потянуло увидеть этого человека, хотя бы мельком, не зная даже, удастся ли убить его сегодня; он испытывал томительное желание прикоснуться к решению, к концу «дела»; войти в круг знакомого, тяжкого возбуждения.
Он подошел к тем воротам и, подождав немного, вдруг столкнулся лицом к лицу с вышедшим из-под ворот на улицу высоким, прихрамывающим молодым человеком.
Он, - сличив приметы, сказал Коркин и потянулся, как собака, сзади студента. Вокруг не видно было прохожих.
«Амба! - подумал Коркин, - ударю его». Дрожа от озноба, вынул он гирьку, но тут, останавливая решение, показалось Коркину, что у студента, если забежать вперед, окажутся закрывающие все лицо огромные глаза с таинственными станками. Он увидел также, что тело студента под пальто лишено кожи, что мускулы и сухожилья, сплетаясь в ритмических сокращениях, живут строгой, сложной жизнью, видят Коркина и повелительно отстраняют его.
Чувствуя, что рука не поднимается, что страшно и глухо вокруг, Коркин прошел мимо студента, кинув сквозь зубы:
Даром живете.
Что такое? - быстро спросил студент, отшатываясь.
Даром живете! - повторил Коркин и, зная уже, с тупой покорностью совершившемуся, что студент никогда не будет убит им, - свернул в переулок.
Русский писатель-прозаик и поэт Александр Грин (Александр Степанович Гриневский; 23 августа 1880, Слободской, Вятской губернии — 8 июля 1932, Старый Крым) вошел в литературу как представитель романтического реализма (неоромантизма) и автор философско-психологических произведений с элементами фантастики.
Его отец, польский дворянин Степан (Стефан) Гриневский (1843 -1914) был сослан из Варшавы на Русский Север за участие в восстании 1863 года. Мать — Анна Гриневская (урожденная Лепкова, 1857-1895), дочь отставного коллежского секретаря. В 1881 году семья переехала в город Вятку (ныне Киров).
В шестнадцать лет Александр Гриневский окончил четырехклассное Вятское городское училище с преимущественно удовлетворительными отметками и на этом завершил официальное образование. Юноша, с детства грезивший морями и дальними странами, отравился в свободное плавание по жизни — мать к тому временем умерла, а отец и мачеха не возражали. Он уехал в Одессу. Вел бродячую жизнь, работал матросом, рыбаком, землекопом, артистом бродячего цирка, железнодорожным рабочим, мыл золото на Урале.
В 1902 году из-за крайней нужды добровольно поступил на солдатскую службу, но из-за тяжести жизни по уставу дважды бежал. Во время службы сблизился с социалистами-революционерами (эсерами) и занялся революционной деятельностью. Правда, после того как беглый солдат отказался участвовать в терактах, эсеры успешно использовали его для пропаганды среди матросов и солдат. Как пишет писатель в «Автобиографической повести»: «Дело происходило в октябре 1903 года, после многих забастовок и демонстраций по таким крупным городам, как Одесса, Екатеринослав, Киев и другие». Его направили из Одессы в Севастополь для революционной пропаганды среди рядовых крепостной артиллерии и матросов флотских казарм, чтобы привлечь на сторону «социально-революционной партии». Но был арестован 11 ноября 1903 года. Благодаря тюремному заключению первый раз попал в Феодосию, где состоялся суд над политзаключёнными. Вышел из тюрьмы по амнистии 20 октября 1905 года.
В 1906 году был арестован в Петербурге, где жил нелегально, и выслан в Тобольскую губернию; откуда сбежал и возвратился в Петербург. Жил по чужому паспорту. Печатался в столичных журналах, псевдоним «А.С. Грин» впервые появился под рассказом «Случай» (1907). Первые сборники рассказов Грина «Шапка-невидимка» (1908) и «Рассказы» (1910) привлекли внимание критики.
Александр Грин был по-настоящему дважды женат. Его первой женой была дочь богатого чиновника Вера Павловна Абрамова, с которой он обвенчался в 1910 году. В том же году, летом, Александра Гриневского арестовали в третий раз за побег из ссылки и проживание по подложным документам и отправили в ссылку в Архангельскую губернию в провинциальную Пинегу.
Годы жизни под чужим именем привели к разрыву с революционным прошлым и становлению Грина как писателя.
В мае 1912 года Гриневский уже под своим именем вернулся в Петербург, но уже с вирусом самой распространённой русской болезни души. Из-за непрерывных кутежей первая жена, Вера Павловна, ушла от мужа. В 1912-1917 годах Грин активно работал, опубликовав около 350 рассказов. В 1914 году стал сотрудником журнала «Новый сатирикон».
Из-за ставшего известным полиции «непозволительного отзыва о царствующем монархе» Грин с конца 1916 года был вынужден скрываться в Финляндии, но, после Февральской революции вернулся в Петроград.
В послереволюционные годы писатель активно сотрудничал с советскими изданиями, особенно с литературно-художественным журналом «Пламя», который редактировал нарком просвещения Анатолий Луначарский.
В 1919 году Грин был призван в Красную Армию, но вскоре тяжело заболел тифом, вернулся в Петроград. Больному, без средства к существованию и без жилья писателю, помог Максим Горький, по ходатайству которого Грину выделили академический паек и комнату в «Доме искусств». Здесь писатель работал над двумя романами, а также повестью «Алые паруса», замысел которой зародился еще в 1916 году.
Второй раз писатель женился в 1921 году на 26-летней вдове, медсестре Нине Мироновой (по первому мужу Коротковой). Ей он посвятил опубликованную в 1923 году повесть феерию «Алые паруса», ставшей вершиной неоромантизма. Нина стала прототипом Ассоль, мечтающей о счастье, о принце и корабле с алыми парусами. Она стала настоящим ангелом хранителем писателя и ей посвящена наша следующая статья.
В 1924 году писатель с супругой уехал в Крым в Феодосию, где плодотворно работал до ноября 1928 года. В этот период под псевдонимом Александр Грин написал «Бегущую по волнам», «Золотую цепь», сорок рассказов и начал «Автобиографическую повесть».
Как и поэт Максимилиан Волошин, создавший загадочную страну Киммерию, Александр Грин поместил своих литературных героев в фантастической Гринландии, где происходит действие его романтических повестей «Бегущая по волнам», «Алые паруса» и других произведений. Правда, название дано уже после смерти писателя. Главным достоинством его героев было не только умение летать, ходить по волнам, а умение воплощать свои надежды и мечты. А это так важно каждому человеку — отсюда притягательность его произведений для читателей, особенно молодежи. Как пишут критики, в своих произведениях Грин передал тоску о Несбывшемся. Он не стал моряком, разочаровался в революционерах (эсерах), жил в бедности и нищете. Но жизнь этого несвоевременного человека был согрета жертвенной любовью Нины Николаевны Грин, его второй жены.
В 1927 году начали издавать 15-томное собрание сочинений Грина, но вышли только 8 томов. С 1930 года советская цензура, с мотивировкой «вы не сливаетесь с эпохой», запретила переиздания Грина, частного издателя арестовало ГПУ. Гонорар был полностью не выплачен, наступили безденежье, голод и болезни. У Грина обострилась модная русская болезнь души, все чаще стали повторяться запои. Пришлось продать квартиру в Феодосии и переехать в Старый Крым, где жизнь была дешевле. В конце апреля 1931 года Грин в последний раз ходил в Коктебель, в гости к Волошину. Этот маршрут до сих пор популярен среди туристов и известен как «тропа Грина».
В Старом Крыме дом (саманная мазанка с земляным полом) с небольшим участком был приобретен у монахини в мае 1932 года женой Александра Грина, Ниной Николаевной, в обмен на золотые наручные часы
Летом Александр Грин съездил в Москву, но ни одно издательство не проявило интереса к его новому роману «Недотрога», который некоторые критики считали лучшим его произведением. Союз писателей отказал в пенсии, как «идеологическому врагу». В конце жизни Грина почти перестали печатать. В воспоминаниях его супруги этот период охарактеризован одной фразой: «Тогда он стал умирать» в полной нищете и забвении.
Александр Грин скончался в Старом Крыму от рака желудка утром 8 июля 1932 года, на 52-м году жизни, похоронен на старокрымском кладбище. Когда Александр Грин умер, никто из писателей, отдыхавших по соседству в Коктебеле, проститься с ним не пришел.
После смерти Грина по ходатайству нескольких ведущих советских писателей в 1934 году был издан сборник «Фантастические новеллы». Посмертно писатель Грин был водружен коммунистической властью на пьедестал «советского романтика», а в Большом театре прошла премьера балета «Алые паруса».
В послевоенные годы борьбы с космополитизмом Александр Грин, как и другие деятели культуры (А. А. Ахматова, М. М. Зощенко, Д. Д. Шостакович) был вновь заклеймен, как «реакционер и духовный эмигрант». Книги писателя изымались из библиотек. Только после смерти Сталина его произведения усилиями Константина Паустовского, Юрия Олеши и других писателей с 1956 года стали издаваться миллионными тиражами.
Пик читательской популярности Грина пришелся на хрущевскую «оттепель». На волне романтического подъема в стране Александр Грин превратился в одного из самых издаваемых и почитаемых отечественных авторов, кумира молодежи.
Сегодня произведения Александра Грина переведены на многие языки, его имя носят улицы во многих городах, горные вершины и звезда. Многие произведения, включая «Алые парусам» и «Бегущая по волнам», экранизированы.
Ко дню рождения писателя приурочен ежегодный творческий фестиваль «Гринландия» (Старый Крым, 22-24 августа). На склоне горы Агармыш участники фестиваля поднимают символические алые паруса. На импровизированной сцене и на концертной площадке гриновского дома выступают творческие коллективы, артисты, музыканты, писатели, поэты и барды. Завершается фестиваль пешим переходом из Старого Крыма в Коктебель, по «тропе Грина» с посещением Дома-музея М. А. Волошина.
***
У Константина Паустовского, много сделавшего для популяризации творчества Александра Грина, есть такие строки: «Грин прожил тяжелую жизнь. Все в ней, как нарочно, сложилось так, чтобы сделать из Грина преступника или злого обывателя».
А получилось наоборот. О его повести «Алые паруса» и сегодня почти через столетие пишут в социальных сетях: «Это такая прекрасная книга! Это совершенно восхитительная книга! Это самая романтичная история из всех, что я когда-либо читала! И я даже объяснить не могу, почему же не познакомилась с ней раньше, но только, боже мой, какое же очарование все это время проходило мимо меня! "Алые паруса" - это давно уже не просто название, это символ. Символ любви и надежды. Символ веры в мечту и воплощения самых несбыточных грез. Это самые простые и самые важные истины. Если ты можешь сотворить для кого-то чудо - сделай это. Приди на помощь, улыбнись, развесели, поддержи. И ты поймешь как это приятно, как невыразимо чудесно. Нет волшебства, и ничего не происходит само по себе: чудеса творятся руками любящих тебя людей. А как красиво, невероятно красиво пишет Грин! Создает совершенно завораживающие, восхитительные хитросплетения слов. Текст буквально осязаем, он оживает на наших глазах. Со страниц доносятся плеск волн и крики чаек, а затем из предрассветного тумана вырастает перед нами громадная фигура корабля. Резко очерчены линии мачты. Рвутся на ветру пылающие паруса. И растерянная Ассоль уже застыла на берегу. А на губах ее - соленые морские брызги. А на щеках ее - лучи восходящего солнца. Книга дарит ощущение абсолютного, безграничного счастья, огромную веру в чудо, в настоящую, сказочную и красивую любовь. Теплая, светлая, до мурашек прекрасная история!» (Masha
_
Uralskaya
09.10. 2013. —
Александр Грин с женой Ниной. Старый Крым, 1926
Судьба вдовы известного писателя, автора «Алых парусов» и «Бегущей по волнам» Александра Грина, сложилась драматически. Нина Грин во время фашистской оккупации Крыма работала в местной газете, где публиковались статьи антисоветского характера, а в 1944 г. выехала на принудительные работы в Германию. По возвращении она попала в сталинский лагерь по обвинению в пособничестве фашистам и провела в заключении 10 лет. До сих пор длятся споры историков о том, насколько справедливым было это обвинение.
Нина Грин
Разобраться в этой истории мешает отсутствие достоверных сведений: информацию о жизни Нины Николаевны Грин нельзя назвать полной, до сих пор остается множество белых пятен. Известно, что после смерти мужа в 1932 г. Нина вместе со своей больной матерью осталась жить в поселке Старый Крым. Здесь их и застала оккупация. Сначала женщины распродавали вещи, а затем Нина была вынуждена устроиться на работу, чтобы спастись от голода.
Слева – А. Грин. Петербург, 1910. Справа – Нина Грин с ястребом Гулем. Феодосия, 1929
Ей удалось устроиться сначала корректором в типографию, а затем – редактором «Официального бюллетеня Старо-Крымского района», где публиковались антисоветские статьи. Позже во время допросов Нина Грин признала свою вину и объяснила свои действия следующим образом: «Должность заведующей типографией мне предложили в горуправе, и я на это согласилась, так как в это время у меня было тяжелое материальное положение. Выехать из Крыма, т. е. эвакуироваться, я не могла, так как у меня была старая больная мать и у меня были приступы грудной жабы. Выехала я в Германию в январе 1944 г., боясь ответственности за то, что работала редактором. В Германии я работала вначале рабочей, а затем медсестрой лагеря. Я виновной себя признаю полностью во всем».
А. Грин в рабочем кабинете. Феодосия, 1926
В январе 1944 г. вдова писателя добровольно уехала из Крыма в Одессу, так как была напугана слухами о том, что большевики расстреливали всех, кто работал на оккупированных территориях. А уже из Одессы ее вывезли на принудительные работы в Германию, где она выполняла обязанности медсестры в лагере под Бреслау. В 1945 г. ей удалось оттуда бежать, но на родине это вызвало подозрения, и ее обвинили в пособничестве нацистам и в редактировании немецкой районной газеты.
Слева – А. Гриневский (Грин), 1906. Полицейская карточка. Справа – Нина Грин, 1920-е
Самое страшное было то, что Нине Грин пришлось оставить в Крыму мать, если верить показаниям лечащего врача В. Фандерфляас: «Что касается матери Нины Николаевны – Ольги Алексеевны Мироновой, то до оккупации и во время оккупации она страдала психическими расстройствами, проявлявшимися в некоторых странностях в поведении... Когда же ее дочь, Грин Нина Николаевна, в начале 1944 года оставила ее, а сама уехала в Германию, ее мать сошла с ума». А 1 апреля 1944 г. Ольга Миронова скончалась. Но по другим сведениям, Нина Грин уехала из Старого Крыма уже после смерти матери.
Последняя прижизненная фотография А. Грина. Июнь 1932 г.
Дело в том, что безвыходность своего положения Нина Грин нисколько не преувеличивала – она попала в такую же сложную ситуацию, как и тысячи других людей, оказавшихся на оккупированных территориях, в плену или на принудительных работах в Германии. Однако назвать ее изменницей родине нельзя хотя бы потому, что еще в 1943 г. она спасла жизни 13 арестованных, обреченных на расстрел. Женщина обратилась с городскому голове с просьбой поручиться за них. Тот согласился поручиться за десятерых, а троих из списка отметил как подозреваемых в связях с партизанами. Вдова писателя подменила список, включив в него все 13 фамилий, и отвезла начальнику тюрьмы в Севастополе. Вместо расстрела арестованных отправили в трудовые лагеря. Почему-то в деле Нины Грин этот факт не учли.
Слева – вдова писателя у могилы Грина, 1960-е гг. Справа – А. Грин
Вдова писателя Нина Грин. Старый Крым, 1965
В печорских и астраханских лагерях женщина провела 10 лет. После смерти Сталина многих амнистировали, и ее в том числе. Когда она вернулась в Старый Крым, оказалось, что их дом перешел к председателю местного исполкома. Ей стоило огромных усилий вернуть дом, чтобы открыть там музей Александра Грина. Там же она завершила книгу воспоминаний о муже, которую начала писать еще в ссылке.
Вдова писателя Александра Грина, 1960-е гг.
Нина Грин с экскурсантами у дома-музея в Старом Крыму, 1961
Нина Грин скончалась в 1970 г., так и не дождавшись своей реабилитации. Власти Старого Крыма не позволили похоронить «приспешницу фашистов» рядом с Александром Грином и отвели место на краю кладбища. По легенде, через полтора года поклонники писателя произвели самовольное перезахоронение и перенесли ее гроб в могилу мужа. Лишь в 1997 г. Нину Грин реабилитировали посмертно и доказали, что она никогда не оказывала пособничества фашистам.
Дом-музей А. Грина
«Он с полным правом мог бы сказать о себе словами французского писателя Жюля Ренара: “Моя родина - там, где проплывают самые прекрасные облака”. Грин писал почти все свои вещи в оправдание мечты. Мы должны быть благодарны ему за это. Мы знаем, что будущее, к которому мы стремимся, родилось из непобедимого человеческого свойства - умения мечтать и любить», - так говорил К. Паустовский о своем любимом писателе .
Наследие Грина гораздо обширнее, чем кажется. Его ранние рассказы довольно мрачны, исполнены горькой иронии, и это неудивительно - жизнь часто оборачивалась к писателю мрачной, суровой стороной. И тем более удивительно, что Грину удалось сохранить в себе способность не только верить в светлое, но и сообщать эту веру другим.
Писатель А. Варламов в своей книге «Александр Грин» (ЖЗЛ, 2005) замечает: «Он родился в один год с Андреем Белым и Александром Блоком, умер в одно лето с Максимилианом Волошиным. В сущности - чистые временные рамки Серебряного века, все были дети страшных лет России, еще не знавшие, что самое страшное ждет Россию впереди. Но даже в пестрой картине литературной жизни той поры Грин стоит особняком, вне литературных направлений, течений, групп, кружков, цехов, манифестов, и само его существование в русской литературе кажется чем-то очень необычным, фантастическим, как сама его личность. И в то же время очень значительным, необходимым, даже неизбежным, так что представить большую русскую литературу без его имени невозможно».
Александр Степанович Гриневский родился 11/23 августа 1880 года в городе Слободской Вятской губернии. С самого детства его непреодолимо тянуло к поиску иной жизни. Действительность же, с которой приходилось сталкиваться, была весьма далека от того, к чему тяготела его душа. С ранних лет Грина манили морские путешествия. Навязчивой мыслью о море писатель впоследствии наделил одного из своих известнейших персонажей, капитана Грея из «Алых парусов». Так же, как сам Грин, его Грей запоем читал книги о мореплавателях, убежал из дому, чтобы стать матросом, а потом, попав на корабль, проходил через испытания, постигая основы морской жизни. Правда, Грей довел до конца дело, которое не удалось Грину в реальности - стал капитаном.
А у писателя все сложилось иначе. Он некоторое время пробыл матросом на судне, курсировавшем по маршруту Одесса- , но вскоре покинул корабль и стал искать себя в других видах деятельности.
Грин провел жизнь в непосильном труде, нищете и недоедании. Но взгляд его остался наивен и чист
К. Паустовский, трепетно относившийся к творчеству Грина, посвятил ему очерк «Сказочник», который вошел в повесть «Черное море»: «Грин - человек с тяжелой, мучительной жизнью - создал в своих рассказах невероятный мир, полный заманчивых событий, прекрасных человеческих чувств и приморских праздников. Грин был суровый сказочник и поэт морских лагун и портов. Его рассказы вызывали легкое головокружение, как запах раздавленных цветов и свежие, печальные ветры. Грин провел почти всю жизнь в ночлежных домах, в грошовом и непосильном труде, в нищете и недоедании. Он был матросом, грузчиком, нищим, банщиком, золотоискателем, но прежде всего - неудачником. Взгляд его остался наивен и чист, как у мечтательного мальчика. Он не замечал окружающего и жил на облачных, веселых берегах. Романтика Грина была проста, весела, блестяща. Она возбуждала в людях желание разнообразной жизни, полной риска и “чувства высокого”, жизни, свойственной исследователям, мореплавателям и путешественникам. Она вызывала упрямую потребность увидеть и узнать весь земной шар, а это желание было благородным и прекрасным. Этим Грин оправдал все, что написал».
Александр Гриневский проходил солдатскую службу в 213-м Оровайском резервном пехотном батальоне, расквартированном в Пензе. В 1902 году дезертировал, но был пойман в Камышине. Сохранилось довольно примечательное казенное описание его внешности той поры: «Рост - 177,4. Глаза - светло-карие. Волосы - светло-русые. Особые приметы: на груди татуировка, изображающая шхуну с бушпритом и фок-мачтой, несущей два паруса»...
Из казематов Грин бежал, вскоре познакомился с эсерами и втянулся в революционную деятельность. И почти сразу, в 1903 году, был арестован за пропагандистскую работу среди матросов в Севастополе. За попытку побега Грин был переведен в тюрьму строгого режима. Через 2 года писатель был освобожден по амнистии. Но на этом его злоключения не закончились: в 1906-м Грин снова был арестован (на сей раз в Петербурге) и выслан на 4 года в Туринск Тобольской губернии. Оттуда бежал в Вятку, а после - в Москву, по поддельным документам. Кажется, что в эти годы Грин находил для своего внутреннего стремления к светлому выход именно в революционной деятельности. И хотя впоследствии он не любил вспоминать об этом периоде своей жизни, безусловно, впечатляет его неостановимость, упрямство в попытках достижения цели.
Эти непростые впечатления находят свое воплощение в ранних рассказах писателя, таких как «Зимняя сказка» и «Сто верст по реке», где появляется мотив бегства из тюрьмы или с каторги.
Романтика в творчестве Грина должна быть воспринята не как “уход от жизни”, но как приход к ней
М. Щеглов в статье «Корабли Александра Грина» замечает: «Во многих гриновских рассказах поставлен в разных вариациях один и тот же психологический опыт - столкновение романтической, полной таинственных симптомов души человека, способного мечтать и томиться, и ограниченности, даже пошлости людей каждого дня, всем довольных и ко всему притерпевшихся… Романтика в творчестве Грина по существу своему должна быть воспринята не как “уход от жизни”, но как приход к ней - со всем очарованием и волнением веры в добро и красоту людей, в отсвет иной жизни на берегах безмятежных морей, где ходят отрадно стройные корабли…»
Псевдоним А. С. Грин впервые появился под рассказом «Случай», датированным 1907 годом. А через год у Грина вышел первый сборник «Шапка-невидимка» с подзаголовком «Рассказы о революционерах».
В 1909 году родилась первая романтическая новелла Грина «Остров Рено». Затем последовали и другие произведения этого направления - «Колония Ланфиер» (1910), «Зурбаганский стрелок» (1913), «Капитан Дюк» (1915). В этих произведениях формируется некое фантастическое пространство, которое получит впоследствии название «Гринландия» - с легкой руки литературоведа К. Зелинского. Исследователь творчества А. Грина Т. Загвоздкина дает этому пространству, этой вымышленной стране такую характеристику: «Гринландия - это мироздание, … вселенная, у которой есть свои пространственно-временные параметры, свои законы развития, свои идеи, герои, сюжеты и коллизии. Гринландия - это предельно обобщающий, романтически-условный миф ХХ века, имеющий символическую природу».
Мысленные, как сейчас сказали бы «виртуальные» побеги в «Гринландию» продолжали спасать писателя и во время службы в Красной Армии, где он тяжело заболел и был отправлен в Петроград. Там в 1920 году Грину удалось получить комнату в «Доме искусств», в которой он прожил с 1921-го по 1924 год. Соседями писателя по «Дому» были Н. Гумилев, М. Шагинян, В. Ходасевич, М. Лозинский, О. Мандельштам.
Непростые условия быта, казалось, только помогали писателю погружаться в иную реальность и создавать светлые, волшебные миры. В. Рождественский, один из соседей Грина, вспоминал: «В комнате ничего не было кроме маленького кухонного стола и узкой кровати, на которой спал Грин, покрываясь потрепанным пальто. Писал Грин мученически, с утра до сумерек, весь окутанный клубами папиросного дыма... Было в нем в эти минуты что-то, напоминающее облик незабвенного Рыцаря Печального Образа. Он так же самозабвенно и сосредоточенно погружался в свою мечту и не замечал окружающей убогой обстановки».
В 1923 году вышла в свет «повесть-феерия» «Алые паруса», которая впоследствии стала визитной карточкой писателя. Считается, что прообразом главной героини повести с фантастическим именем Ассоль стала жена Грина, Нина Николаевна. В очередную годовщину их свадьбы писатель говорил ей: «Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе относиться к жизни, чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и волнах, а над головой птичья стая. На сердце у меня весело и светло».
Не так прост, как может показаться, образ мечтательницы Ассоль. Некоторые считают, что Грин рисует нам инфантильную девушку, которая не может найти соприкосновение с реальностью и верит лишь в иллюзию. Однако Ассоль - необычный человек. Она зорко и проницательно видит то, что большинству не под силу разглядеть, сила ее веры настолько сильна, что все исполняется. Вот какое описание внутренней жизни героини встречается нам в повести: «Бессознательно, путем своеобразного вдохновения она делала на каждом шагу множество эфирнотонких открытий, невыразимых, но важных, как чистота и тепло. Иногда - и это продолжалось ряд дней - она даже перерождалась; физическое противостояние жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и все, что она видела, чем жила, что было вокруг, становилось кружевом тайн в образе повседневности».
Когда душа человека таит зерно чуда, сделай ему это чудо... Новая душа будет у него и новая у тебя…
Священник Пафнутий Жуков из Сыктывкара увидел в романтической повести Грина глубоко религиозное содержание: «О том, что „Алые паруса“ - пророческая книга, свидетельствует слишком многое. Вот ее символы: море - символ вечности, корабль - Церкви, жених - Спасителя, простирающего к нам руки с Креста, а описание цветущей розовой долины – символ вечного блаженства и общения с небесными ангелами. В те дни, когда изгоняли и убивали священников и сжигали Евангелие на уличных кострах, в советской России человек писал книги. Писал где попало - на камне, на ящике, на чужих столах в нетопленой квартире. И вот в душе Грина разверзлась такая пустота, что он едва не кричал от страха. Мы не знаем - думал ли он в этот момент о Боге, но знаем, что Бог помнил о нем и вложил в его измученное сердце пророческие слова, обращенные к тем, кто еще верил, что мир - это не только кровь, голод, предательство. И вот эта книга перед нами. Давайте прочтем ее пророчество: “…Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе…, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом”».
В 1924 году Грин покинул Петроград и отправился на юг, сначала в Феодосию, а затем в Старый . Этот «крымский» период стал очень плодотворным для писателя: из-под его пера выходят повести «Блистающий мир» (1924), «Золотая цепь» (1925), «Бегущая по волнам» (1928), «Джесси и Морггиана» (1929), цикл рассказов.
В своей книге А. Варламов приводит отрывок из письма Грина В. Калицкой: «…Религия, вера, Бог –– эти явления, которые в чем-то искажаются, если обозначить их словами. <…> Не знаю, почему, но для меня это так… Мы с Ниной верим, ничего не пытаясь понять, так как понять нельзя. Нам даны только знаки участия Высшей Воли в жизни. Не всегда их можно заметить, а если научиться замечать, многое, казавшееся непонятным в жизни, вдруг находит объяснение».
Грин - Домбровскому: «Лучше извинитесь перед собой за то, что вы неверующий. Хотя это пройдет, конечно. Скоро пройдет»
В этой же книге приведен любопытный факт: «Писателю Юрию Домбровскому, которого в 1930 году послали к Грину взять интервью от редакции журнала “Безбожник”, Грин ответил: “Вот что, молодой человек, я верю в Бога”. Домбровский далее пишет о том, что он смешался и стал извиняться, на что Грин добродушно сказал: “Ну вот, это-то зачем? Лучше извинитесь перед собой за то, что вы неверующий. Хотя это пройдет, конечно. Скоро пройдет”».
Там же, в Старом Крыму Александр Степанович с супругой часто посещали церковь. Нина Николаевна вспоминала: «Идет служба. В церкви молящихся ни души, только священник и дьячок справляют всенощную. Лучи заходящего солнца косыми, розовыми полосами озаряют церковь. Задумчиво и грустно. Мы стоим у стены, близко прижавшись друг к другу. Церковь меня волнует всегда, обнажая душу, скорбящую и просящую о прощении. За что? - не знаю. Стою без слов, молюсь настроением души, прошу словами милости Божьей к нам, так уставшим от тяжелой жизни последних лет. Слезы струятся по лицу моему. Александр Степанович крепче прижимает мою руку к себе. Веки его опущены, и слезы льются из глаз. Рот скорбно и сурово сжат».
Нет у меня зла и ненависти ни к одному человеку на свете, я понимаю людей и не обижаюсь на них»
За два дня до смерти Грин попросил, чтобы к нему пришел священник. В последнем письме к жене он говорил: «Он предложил мне забыть все злые чувства и в душе примириться с теми, кого я считаю своими врагами. Я понял, Нинуша, о ком он говорит, и ответил, что нет у меня зла и ненависти ни к одному человеку на свете, я понимаю людей и не обижаюсь на них. Грехов же в моей жизни много и самый тяжкий из них - распутство, и я прошу Бога отпустить его мне».
К. Паустовский, многое сделавший для сохранения памяти об Александре Грине, вспоминал о своем посещении последнего пристанища писателя: «Перед уходом из Старого Крыма мы прошли на могилу Грина. Камень, степные цветы и куст терновника с колючими иглами - это было все. Едва заметная тропинка вела к могиле. Я подумал, что через много лет, когда имя Грина будет произноситься с любовью, люди вспомнят об этой могиле, но им придется раздвигать миллионы густых веток и мять миллионы высоких цветов, чтобы найти ее серый и спокойный камень».
С 1941 года книги Грина перестали печататься. Однако, после 1953 года его произведения стали популярны и издавались миллионными тиражами - благодаря усилиям К. Паустовского, Ю. Олеши и других писателей. В 2000 году к 120-летию со дня рождения А. С. Грина Союз писателей России, администрация города Кирова и города Слободского учредили ежегодную Российскую литературную премию им. А. Грина за произведения для детей и юношества, проникнутые духом романтики и надежды. День рождения и день памяти писателя в Старом Крыму неизменно сопровождаются празднованиями, так называемыми «гриновскими чтениями», разнообразными мероприятиями. В 2005 году при поддержке друзей домика Грина был возрожден ежегодный праздник поднятия Алых парусов на горе Агармыш над Старым Крымом. Паруса поднимаются над городом почитателями творчества писателя на рассвете 23 августа, в день рождения Александра Грина.
«Когда дни начинают пылиться и краски блекнуть, я беру Грина. Я раскрываю его на любой странице. Так весной протирают окна в доме. Все становится светлым, ярким, все снова таинственно волнует, как в детстве», - эти слова Даниила Гранина оживляют и для нас память об Александре Грине, замечательном русском писателе.
