В суровой груди маршала билось сердце белошвейки.
(Робер Микель)
Лишившись писем своего фаворита, Филипп Орлеанский поначалу впал в глубочайшую скорбь. Лежа ничком на постели в запертой комнате, он время от времени оглашал дом пронзительными воплями, от которых вздрагивали стены и ежились слуги.
Это продолжалось примерно неделю, и все обитатели Вийе-Котре дружно делали вид, что ничего не слышат. Таковы были требования хорошего тона.
Но время бежит быстро, благотворно воздействуя на страсти и на рассудок. Настал день, когда брат короля вдруг умолк. В самом деле, посреди рыданий он внезапно осознал, что вернуть свободу шевалье де Лоррену может только покорность.
И когда Кольбер, посланный королем, которому никак нельзя было обойтись без своей посредницы, передал Месье распоряжение вернуться ко двору, тот не сделал ни малейшего возражения.
Вечером 24 февраля он прибыл в Сен-Жермен. Брат встретил его с распростертыми объятиями, и он обосновался в замке Шато-Неф.
Мадам немедленно возобновила свои тайные совещания с Людовиком XIV. Каждый вечер они закрывались на несколько часов, исправляя, изменяя и улучшая каждый параграф будущего договора.
Это были самые счастливые мгновения в жизни Генриетты, которая некогда мечтала стать королевой Франции и продолжала смотреть на своего бывшего любовника с нежным обожанием. Однако по возвращении в Шато-Неф ей приходилось отвечать на бесчисленные вопросы Месье: тот исходил ревностью, подозревая, что от него прячут какой-то секрет.
Чем вы занимались у короля?
Мы говорили об охоте.
Эти предосторожности были необходимы, чтобы держать в неведении Голландию и Испанию, ибо Филипп, если верить Сен-Симону, «был болтливее многих женщин, вместе взятых, и не способен был хранить тайну».
Поэтому ему ничего не сообщали о предполагаемом путешествии в Англию. Людовик XIV собирался посетить вместе с двором недавно завоеванную Фландрию: оказавшись в Дюнкерке, король предложит Генриетте, как если бы ему только что пришло это в голову, навестить брата, который уже давно призывал к себе сестру. Благодаря этой маленькой хитрости Месье никогда не узнает о том, какую политическую роль сыграла его жена.
Наконец, чтобы окончательно успокоить брата и заставить его забыть о возвращении в Вийе-Котре, Людовик XIV отдал распоряжение освободить шевалье де Лоррена.
Филипп, не помня себя от радости, горячо поблагодарил короля.
Казалось, в этом хитроумном плане не было изъянов. Людовик XIV не принял в расчет любовь…
* * *Миньон не стал задерживаться в Марселе. Полный ненависти к Мадам, которую считал виновницей своего заточения, он перебрался в Рим и вновь стал слать письмо за письмом герцогу Орлеанскому. От друзей он получал подробнейшие известия обо всем, что происходило при дворе, и в руках его снова оказались ниточки, при помощи которых он управлял надушенной марионеткой, имевшей титул Месье.
Последний вошел однажды, в кабинет Людовика XIV со злым огоньком в глазах и с мрачным; выражением лица..
Я только что узнал, - сказал он, - что вы готовитесь послать, мою жену в Англию. Мне известно, о чем вы тайно совещались, но я пришел спросить вас, почему мне ничего об этом не спадали. Значит, меня считают нескромным или неспособным? Потому что меня не собираются приглашать в гости к Карлу II. Вы сделали из меня посмешище, и этого оскорбления я никогда не прощу. Если вы повелитель королевства, то я повелитель моей жены, и я запрещаю ей ехать в Англию.
С этими словами Месье, повернувшись на каблуках, направился к выходу, а Людовик XIV в смятении смотрел ему вслед. Он был ошеломлен, подавлен. Кто же мог выдать тайну? Только четверым был известен «английский проект»: Лувуа, Тюренну, Лионну и Мадам. Король счел виновной Мадам…
Он приказал послать за ней.
Сестра, мы меня предали, - сказал он. - Брат мой знает секрет, а это значит, что мой секрет гуляет в ваших покоях.
Генриетта поклялась, что никому не доверяла тайну, поэтому проговориться никто не мог.
Король, весьма заинтригованный, призвал к себе Месье, дабы выяснить эту загадку. Желая задобрить брата, он рассказал ему, что с Англией вскоре будет заключен договор. Месье, польщенный этой фальшивой откровенностью, признался тогда, «что узнал новость о путешествии Мадам от шевалье де Лоррена».
Кто же ему рассказал? - спросил король.
Мадам де Коакен.
Людовик XIV понял все. Этой обворожительной молодой особе, бывшей некогда любовницей шевалье де Лоррена, удалось пробудить безумную страсть в старом сердце маршала де Тюренна. Великий полководец совершенно потерял голову от любви: не было никаких сомнений, что именно он выдал тайну. Зная, что Мадам собирается взять с собой свиту из хорошеньких придворных дам, и желая угодить своей любезной, он рассказал о путешествии и прибавил, что добьется ее включения в эскорт…
Король, призвав к себе Тюренна, обратился к нему напрямик и без подготовки.
«- Признайтесь мне как своему исповеднику. Вы говорили кому-нибудь о моих намерениях относительно Голландии и о путешествии Мадам в Англию?
Как, сир, - произнес, запинаясь, Тюренн, - неужели о секрете Вашего величества стало известно?
Это не имеет значения, - продолжал настаивать король, - вы об этом кому-нибудь говорили?
Разумеется, я не проронил ни слова о ваших намерениях относительно Голландии, - ответил Тюренн. - Я скажу Вашему величеству всю правду. Мадам Коакен опасалась, что ее не возьмут в свиту, и я обещал оказать ей содействие. А чтобы она подготовилась заранее, я упомянул о намерении Мадам повидаться со своим братом королем. Но больше я ничего не говорил и прошу прощения у Вашего величества за допущенную мной оплошность.
Король, засмеявшись, спросил:
Так вы, значит, влюблены в мадам де Коакен?
Нет, сир, - отвечал Тюренн, - вовсе нет, но она принадлежит к числу моих близких друзей.
Хорошо, - сказал король, - что сделано, то сделано. Но больше ничего ей не рассказывайте. Если же вы ее любите, то мне придется огорчить вас: она влюблена в шевалье де Лоррена, обо всем его уведомляет, а тот из Рима оповещает моего брата…
Смущенный Тюренн еще раз попросил прощения и удалился, пристыжено понурив голову.
Король же несколько успокоился, поскольку дипломатические его переговоры оставались тайной для всех, и приказал готовиться к поездке во Фландрию.
28 апреля 1670 года двор со свитой в три тысячи человек выехал из Сен-Жермена. Месье, подстрекаемый Гизом, продолжал дуться. Он принял твердое решение не пускать жену в Англию, раз его самого не допускали к переговорам; а во время путешествия всячески старался уколоть Мадам. Однажды ей нездоровилось, и он объявил:
Даниель де Коснак приводит этот диалог в своих Мемуарах.
- Мне было предсказано несколько жен, и я в это верю. Мадам в таком состоянии, что, судя по всему, долго не проживет, и ей было предсказано, что она скоро умрет…
Эти слова не остались незамеченными, и через некоторое время придворным пришлось о них вспомнить.
В Куртре Генриетта получила официальное приглашение от своего брата. Карл II по чистой случайности предпринял прогулку к берегам Ла-Манша и передал, что будет счастлив повидаться с сестрой в Дувре.
Месье сделал попытку удержать жену при себе. В дело вмешался сам король:
- Мадам поедет в Англию. Такова моя воля. И Генриетта отправилась в Дюнкерк, тогда как Филипп Орлеанский заперся в своей комнате, чтобы привести в порядок расстроенные нервы.
Морская прогулка оказалась чудесной, и все путешественницы были в восторге. В свите Мадам находилась восхитительная двадцатилетняя блондинка, которую звали Луиза де Керуаль, - ей предстояло сыграть весьма существенную роль в переговорах. Сам король выбрал ее, зная влюбчивую натуру Карла II. «Он полагал, - говорит Маколей, - что для Лондона не найти лучшего посла, чем красивая, распутная и хитрая француженка».
Генриетта провела в Англии две недели. 1 июня был подписан Дуврский договор, скрепивший союз Франции и Великобритании против Голландии.
Это была большая дипломатическая победа. Мадам, гордясь делом рук своих, возвратилась в Сен-Жермен 18 июня, осыпаемая похвалами и покрытая славой. В постели брата она оставила молодую Луизу де Керуаль, которую англичане станут называть миледи Карвел на свой манер, но не менее эффективно, продолжала укреплять англо-французскую дружбу…
* * *После подписания Дуврского договора у Месье открылись глаза. Обнаружив, что его опять провели, и ревнуя к Генриетте, которой доверили важное государственное дело, он написал горькое письмо шевалье де Лоррену.
Тот понял, что ему никогда не вернуться в Сен-Жермен, если его ненавистница еще более усилит свое влияние при дворе. Тогда он раздобыл итальянский яд, неизвестный во Франции, и отправил его с верным человеком в Сен-Клу. 30 июня Мадам стало плохо, и в тот же день она умерла…
Об обстоятельствах этой странной кончины поведал Боссюэ. Однако величественной неопределенности «Надгробной проповеди» я предпочитаю прозаическое изложение свидетелей происшедшего. Вот как мадам де Лафайет описывает начало болезни, которая свела в могилу Генриетту Английскую: «Покинув Буафран, принцесса приехала к мадам де Мекельбур. Пока они разговаривали, мадам де Гамаш принесла подслащенной воды, которую Мадам незадолго до того попросила; ее камеристка, мадам де Гурдон, подала ей чашку. Она выпила и едва успела поставить чашку на блюдце, как, схватившись рукой за бок, произнесла голосом, выражавшим глубокую муку: „О, как мне больно! Я этого не вынесу!“
Говоря эти слова, она покраснела, а мгновение спустя побелела, как полотно, что всех нас испугало; она продолжала стонать и велела, чтобы мы ее уложили, сказав, что не может держаться на ногах.
Мы взяли ее под руки, она с трудом передвигала ноги и шла согнувшись. Ее быстро раздели, я поддерживала ее, пока ей расшнуровывали корсаж. Она тяжело дышала, и я заметила, что в глазах ее стоят слезы. Меня это поразило и тронуло, ибо я знала, что никого нет терпеливее, чем она.
Целуя ей руки, я сказала, что она, должно быть, сильно страдает; она ответила, что этого даже представить нельзя. Ее уложили в постель, но она стала кричать еще сильнее, чем раньше, и начала метаться из стороны в сторону, как человек, которому приходится испытывать невыносимую боль. В это время уже послали за ее лейб-медиком, г-ном Эспри. Он пришел и, объявив, что это желудочные колики, прописал лекарства, обычные при подобных обстоятельствах. Однако страдания Мадам не уменьшались. Она сказала, что болезнь ее серьезнее, чем все думают, что она умирает, чтобы немедля послали за священником…
Все, о чем я рассказываю, произошло меньше чем за полчаса. Мадам продолжала кричать и говорила, что У нее страшно болит живот. Внезапно она велела осмотреть ту воду, которую пила, говоря, что в ней был яд, что бутылки перепутали, что ее отравили, она в этом уверена, и ей нужно дать противоядие…
Я стояла в алькове рядом с Месье. И хотя я считала его неспособным на такое преступление, любопытство, присущее испорченной человеческой натуре, заставило меня внимательно поглядеть на него. При словах Мадам в лице его не выразилось ни удивления, ни смущения…»
Несколько часов спустя, после мучительной агонии, Мадам скончалась, несмотря на все усилия беспомощных врачей.
Хотя мадам де Лафайет великолепно описала симптомы неожиданной болезни и на сей счет существует несколько точных свидетельств других современников, некоторые историки все-таки полагают возможным оспаривать тот факт, что Генриетту Английскую отравили. Однако сейчас нам достоверно известно, как все это произошло.
Шевалье де Лоррен, ставший в Риме любовником Марии Манчини (которая после замужества с коннетаблем Колонна превратилась в весьма пылкую особу), завел знакомство со всеми авантюристами и проходимцами, посещавшими дом экзальтированной красавицы. Стало быть, ему ничего не стоило сойтись поближе с одним из подозрительных знахарей или колдунов, которые снабжали ядами итальянскую знать. Ибо на полуострове отравление процветало. Каждый месяц на кладбище отправлялось множество жен, мужей, любовников и конкурентов. По окончании официальных торжественных обедов нередко можно было видеть, как влиятельный политик вдруг оседал в кресле, отведав отравленного десерта; а во время конклавов кардиналы, имевшие шанс на избрание, погибали, как мухи, под воздействием смертельных порошков или эссенций.
Отравление стало фактом обыденной жизни, и его даже не считали за преступление. Это было одним из способов обеспечить себе спокойную жизнь.
Впрочем, о приличиях не забывали, и алхимики непрерывно совершенствовали яды, дабы их нельзя было обнаружить в организме жертвы. Некоторые из них были медленного действия, подобно знаменитому яду Борджа, убивавшему в точно назначенный день; другие поражали мгновенно и приготовлялись совершенно ужасающим образом, если верить некоторым авторам. Алхимик отравлял свинью; затем туша несколько дней разлагалась; затем жидкость, исходившая из гниющего тела, подвергалась перегонке, и экспериментатор получал несколько капель яда, обладавшего сокрушительной силой.
Добыв один из таких ядов, шевалье стал размышлять, как переправить его во Францию. Сначала он подумал о своем брате Марсане, который приехал к нему в Рим, но тот не смог бы вернуться в Сен-Жермен, не привлекая к себе внимания. Здесь требовался человек… никому не известный.
В конце концов, шевалье де Лоррену удалось отыскать исполнителя, подходящего во всех отношениях: это был уроженец Прованса по имени Антуан Морель - малый умный, хитрый и развращенный.
Чтобы отвести от него подозрения, ему вручили послание, исходящее от Ватикана. Правда, Гизу с братом и Морелю оставалось решить еще один важный вопрос. Послушаем принцессу Пфальцскую, которая узнала всю подноготную этого дела, став второй женой Месье: «Когда негодяи составили план, как отравить несчастную Мадам, они принялись совещаться, следует ли им предварительно уведомить Месье. Шевалье де Лоррен сказал: „Нет, не надо ему ничего говорить, он не сможет промолчать. Если он не проговорится в первый год, то отправит нас на виселицу через десять лет“. Поэтому они уверили покойного Месье, что голландцы отравили Мадам медленным ядом, который подействовал в назначенный день».
Приехав в Париж, Морель узнал, что Месье с Мадам отправились на лето в свой замок Сен-Клу. Тогда он тайно встретился с маркизом д"Эффиа, соратником Гиза по многим кутежам, передал ему яд и исчез.
Настала очередь д"Эффиа действовать. Каким образом удалось ему подсунуть смертельную отраву Генриетте Английской? Обратимся вновь к свидетельству принцессы Пфальцской: «Д"Эффиа, - пишет она, - отравил не подслащенную воду Мадам, а ее чашку, что было чрезвычайно хитро придумано, ибо другие могли тоже попробовать эту воду, тогда как никто не пьет из чужой чашки.
Камердинер состоявший при Мадам, а затем и при мне (сейчас он уже умер), рассказывал, что в то утро, когда Мадам и Месье были на мессе, д "Эффиа подошел к буфету, взял чашку и вытер ее изнутри бумагой. «Сударь, - спросил его слуга, - что вы делаете возле нашего шкафа и зачем вы трогаете чашку Мадам?» Тот ответил: «Я умираю от жажды. Мне захотелось попить, и, видя грязную чашку, я вытер ее бумагой». После полудня Мадам попросила подслащенной воды. Едва сделав глоток, она крикнула, что ее отравили. Те, что были при ней, пили эту же воду, но из других чашек, вот почему с ними ничего не случилось. Мадам пришлось отнести в постель, ей становилось все хуже, и через два часа после полуночи она умерла в страшных мучениях. Когда хотели осмотреть чашку, то обнаружили, что она исчезла. Затем ее все-таки нашли. Ее нужно было прокалить на огне, чтобы очистить от яда».
Сен-Симон описывает дело сходным образом и столь же определенно указывает на маркиза д"Эффиа. И еще один придворный, автор куплетов Геньер, в комментариях к маленькой поэме на современный сюжет уточняет, что Мадам была отравлена по приказу Филиппа, шевалье де Лоррена, «который использовал в этих целях некоего провансальца по имени Морель: этот негодяй приехал во Францию, имея поручение дать яд Мадам».
Как же можно сомневаться в том, что преступление действительно имело место?
После смерти герцогини Орлеанской Людовик XIV «погрузился в глубочайшую скорбь». Подозревав отравление, он уже 30 нюня предпринял собственное расследование, и вечером Бриссак привел к нему Пюрнона, главного мажордома Мадам.
«Увидев его, король тотчас отослал Бриссака и своего камердинера. На лице его появилось такое выражение и заговорил он таким тоном, что любой бы устрашился:
«Друг мой, - сказал он грозно, - если вы мне во всем признаетесь и скажете правду о том, что я хочу узнать, то я прощу вам, что бы вы ни совершили, и никогда больше речи об этом не будет. Но берегитесь, если сделаете попытку скрыть от меня хоть что-нибудь, потому что в этом случае вы умрете раньше, чем выйдете отсюда.
Мадам была отравлена?» - «Да, сир», - ответил тот. - «Кто отравил ее, - спросил король, - и каким образом это было сделано?» Тот ответил, что сделано это по распоряжению шевалье де Лоррена, который послал яд Беврону и д"Эффиа. Тогда король, удвоив и ласки и угрозы, задал вопрос: «А мой брат? Знал ли он об этом?» - «Нет, сир, среди нас троих не нашлось глупца, чтобы рассказать ему; этой тайны он не знает, иначе он мог бы нас погубить». Услышав этот ответ, король громко сказал «А!», как человек, которому удалось сбросить страшную тяжесть и вздохнуть полной грудью. «Хорошо, - произнес он, - именно это я и хотел узнать. Вы мне подтверждаете это?» Затем, позвав Бриссака, он приказал отвести этого человека куда-нибудь подальше и отпустить на все четыре стороны. И именно этот человек много лет спустя рассказал обо всем г-ну Жоли де Флери, генеральному прокурору парламента, от которого и мне стала известна эта история».
Убедившись, что Мадам действительно была отравлена, король испугался не на шутку. Действительно, он сразу подумал о Дуврском договоре: англичане непременно разорвут его, если узнают об отравлении своей дорогой принцессы. Всех политических последствий этого преступления невозможно было даже предвидеть. Любой ценой нужно было уверить двор, что Мадам умерла естественной смертью.
На глазах у всех Людовик с должной торжественностью распорядился произвести вскрытие, но на тайном совещании с врачами приказал не искать следов яда.
Медики подчинились: было объявлено, что Мадам умерла от холеры, и Карл II Английский сделал вид, что верит этой сказке. Дело рук Мадам - Дуврский договор - было спасено…
Поскольку никто не должен был подозревать о преступлении, король, естественно, не мог привлечь к ответу виновных. Напротив, через несколько лет он разрешил шевалье де Лоррену вернуться ко двору.
Месье встретил своего друга с нежностью…
Давно лежит в загашнике, надо зафиксировать, пока не потеряла.))
Исходный пост взят у Катишь , но отредактирован, дополнен и изменен мной, поскольку далеко не везде соответствует действительности. Надеюсь, теперь он стал хоть немножечко достовернее.
Начнем с королевы, вернее, с королев - матери и супруги короля-Солнца
Королева-мать Анна Австрийская держит за руку невестку королеву Марию Терезию Австрийскую
Они приходились друг другу не только свекровью и невесткой, но и родными тетей и племянницей.
Двоюродные сестры короля - по крови и в замужестве:
Генриетта-Анна Английская (1644-1670), жена брата короля, Филиппа Орлеанского, и одновременно его кузина, сестра английского короля Карла II
Питер Лели
Каспар Нетшер
Антуан Матье
Дж. Эверетт
Жан Нокре
миниатюра Жана Петито
Генриетта-Анна Орлеанская в виде Минервы, 1665 г., французская школа
Елизавета Шарлотта (Лизелотта) Виттельсбах фон Пфальц, герцогиня Орлеанская, вторая жена брата короля
Елизавета Шарлотта Виттельсбах фон Пфальц, герцогиня Орлеанская, 1670 гг
Лизелотта фон Пфальц, герцогиня Орлеанская с детьми
"С этим портретом ошибочка вышла. На русских сайтах он подписан как Луиза де Лавальер с детьми. Я так его и разместила. Но меня смущали королевские лилии на мантии дамы. Ну, думаю, может это из-за королевских детей маме перепало... Но на англоязычных сайтах это все-таки не Луиза, а Лизелотта Орлеанская. Теперь ближе к истине. Королевские лилии только членам семьи!"
Лизелотта герцогиня Орлеанская в зрелом возрасте
Анна Мария Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье, кузина короля, дочь Гастона Орлеанского
Анна Мария Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье, 1655
Еще один вариант вышеприведенного портрета кисти Жильбера де Сева
(в сети этот портрет отчего-то превратился в портрет Лауры Манчини, герцогини де Меркёр - видно, Монпансье и Меркёр звучат похоже, опять же, герцогини обе...)
Анна Мария Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье, 1662
По поводу этого портрета 1680 г. кисти Франсуа де Труа тоже заминочка вышла - в сети считается, что это портрет другой герцогини Орлеанской - Лизелотты Палатинской. Но я согласна со - мордочка скорее бурбонская, чем палатинская. Опять же, судя по прическе, относящей портрет к периоду между 1671 и 1680 годом, дама на нем для Лизелотты старовата.))
Ниже три единокровные сестры герцогини Монпансье от второго брака её отца Гастона Орлеанского.
Франсуаза Мадлен Орлеанская, герцогиня Савойская
Маргарита Луиза Орлеанская, герцогиня Тосканская, 1665
Она же, Маргарита Луиза Орлеанская, герцогиня Тосканская
Елизавета Орлеанская, герцогиня де Гиз и де Жуайез, 1667
Это были родственницы короля Людовика XIV, теперь перейдем к возлюбленным.
Сестры Манчини , племянницы кардинала Мазарини. Пять прекрасных сестер - Лаура, Олимпия, Мария, Гортензия и Мария-Анна. И все они, кроме Лауры (ее выдали замуж в 15 лет, когда Людовику самому было только 10 лет, возможно она просто не успела), побывали в постели короля - Солнца. Кроме пяти племянниц Манчини были еще две племянницы Мартиноцци - Лаура и Мария-Анна. Их всех кардинал Мазарини вызвал во Францию когда достиг власти и богатства. На момент прибытия во Францию девочкам было от 7 до 13 лет. Они обучались вместе с юным королем, что ставило их в один ранг с принцессами крови, и впоследствии были чрезвычайно удачно выданы им замуж за знатнейших представителей аристократии благодаря огромным приданым.
Племянницы кардинала Мазарини, неизвестный художник
Справа - Анна-Мария Мартиноцци, принцесса Конти. Единственная блондинка в венке мазаринеток, осчастлививших своим присутствием французский двор. Две других вполне могут быть Олимпией (в центре) и Гортензией (справа), но тут уже возможны варианты, в зависимости от времени написания портрета.
Лаура Манчини, герцогиня де Вандом, рисунок Даниеля Дюмустье
Единственный достоверный портрет этой дамы, имеющийся в настоящее время в сети - и на нем она брюнетка, как и положено одной из Манчини.
Олимпия Манчини, графиня де Суассон, в костюме Минервы (портрет кисти Миньяра), 1700 г.
Олимпия Манчини, графиня де Суассон, все тот же Миньяр
Олимпия Манчини, портрет кисти Якоба Фердинанда Фута
Мария Манчини, первая большая любовь Людовика XIV
Портрет кисти Фута из частного собрания.
Копия с портрета Якоба Фута
Мария Манчини, принцесса Колонна, Каспар Нетшер
Портрет Марии Манчини из дворца Колонна в Риме
Людовик даже хотел жениться на ней, но воспротивился сам кардинал Мазарини, и прекрасной Марии был срочно найден муж - Лоренцо Онофрио Колонна, герцог Тальяколи, князь Палиано и Кастильоне.
Гортензия Манчини, герцогиня де Мазарен
Самая красивая из сестер - Гортензия. Пользовалась благосклонностью двух королей - французского Людовика XIV и английского Карла II. Её внучки продолжили семейную традицию и четыре из пяти (сестры Несль) стали фаворитками Людовика XV.
Мария и Гортензия Манчини
Возможно, этот портрет был написан Якобом Фердинандом Футом, когда обе сестры жили в Риме, куда Гортензия сбежала от своего не совсем нормального мужа под крылышко старшей сестры Марии.
Еще одна Манчини, еще одно увлечение короля, Мария-Анна, герцогиня де Буйон
Все тот же Якоб Фут
Переходим от сестер Манчини к более продолжительным связям, к официальным фавориткам Людовика XIV.
Луиза-Франсуаза де Ла Бом Леблан де Лавальер
Луиза де Лавальер (портрет XIX века, возможно, копия с одного из портретов Миньяра)
Луиза де Лавальер с детьми от Людовика XIV, мадемуазель де Блуа и графом Вермандуа
1670-е, Пьер Миньяр
Франсуаза-Атенаис де Рошешуар де Мортемар маркиза де Монтеспан
Мария-Анжелика де Скорай де Руссиль герцогиня де Фонтанж
Портрет Анжелики де Фонтанж кисти Анри Пигайема
Другие кратковременные пассии Людовика, не оставившие особого следа в истории, но щедро вознагражденные королем за свои "услуги":
Катрин Шарлотта де Граммон, принцесса Монако, герцогиня Валантинуа (1639-1678), 1660
Катрин Шарлотта де Граммон, принцесса Монако
Анна де Роган-Шабо, принцесса де Субиз, 1663
Особо отличилась в коллекционировании "памятных подарков" Его Величества для себя и родственников
Мари-Изабель де Людр в образе Марии Магдалины
Ненависть мадам де Монтеспан плохо закончилась для этой красавицы из Лотарингии - ее заклеймили больной "дурной болезнью", и ей пришлось уйти в монастырь
Габриэль де Рошешуар, маркиза де Тианж (предположительно)
сестра мадам де Монтеспан, по слухам, тоже побывала в королевской постели - только племянницу Диану-Габриэль Атенаис не сумела подсунуть королю, так что настоящего семейного подряда не вышло
Луиза-Элизабет де Руссель, мадам де Грансей
Мадемуазель де Роклор, портрет кисти Пьера Миньяра
Бонна де Понс, мадам д"Эдикур
одна из фрейлин королевы Марии-Терезии, с которой Людовик заигрывал перед тем, как пасть жертвой невинных глаз мадемуазель де Лавальер
Франсуаза д"Обинье маркиза де Ментенон, морганатическая супруга Людовика XIV
Её прозвали «Черной королевой» за строгий характер, мрачный нрав и нетерпение к светским развлечениям. И за черные одежды. Но, как видно на портретах, любовь к черному цвету пришла к ней с возрастом. По некоторым сведениям Людовик XIV, умирая, сказал Франсуазе: «При предстоящей нашей разлуке меня утешает мысль, что она не будет продолжительна и мы скоро свидимся», на что она огрызнулась: «Очень любезное утешение! Эгоистом жил, эгоистом и умирает».
А теперь посмотрим на парадные портреты придворных дам. Обратим внимание на одинаковые украшения: у всех серьги - каплевидные жемчужины, и ожерелья - снизки крупного жемчуга. Декольте довольно глубокие, но ни у кого нет груди! О, эти бесчеловечные корсеты...
Анна Гонзага, принцесса Палатинская (1616-1684), 1650
Анна Гонзага, принцесса Палатинская, 1663
Её дочь, Анна-Генриетта Гонзага Баварская, принцесса Конде
Старшая дочь герцога де Вильруа, Франсуаза де Невиль, герцогиня де Шольн (позже - маркиза д"Отрив), 1653
Ее младшая сестра Катрин де Невиль, графиня д"Арманьяк
Луиза, герцогиня де Ноай, 1657
Габриэль Луиза де Сен-Симон, герцогиня де Бриссак (1646-1684), 1663
Шарлотта Мадлен д"Альбер д"Айи, герцогиня де Фуа, 1664
Шарлотта Изабелла де Монморанси-Бутвиль, герцогиня Мекленбург-Шверин, 1664
кстати, прекрасная Баблон (так звали мадам Изабель в период, когда она еще была вдовствующей герцогиней де Шатийон) тоже претендовала на любовь юного Людовика в середине пятидесятых годов, но романа по молодости короля не случилось
Шарлотта де Лоррен, герцогиня де Шеврез
Мария де Бретань-Авогур, герцогиня де Монбазон (1610-1657), мачеха знаменитой герцогини де Шеврез (не той, что на предыдущем портрете)
Ну, эта дама скорее к эпохе Фронды относится....
Луиза Антуанетта Тереза де ла Шатр
да-да, это жена того самого де Гиша, который бессовестно пренебрегал ей ради принцессы Генриетты
Маргарита Луиза Сюзанна де Бетюн, графиня де Гиш
Анна Мария Мартиноцци принцесса де Конти (племянница кардинала Мазарини, устоявшая перед легкомысленными авансами короля)
Мадам де ла Саблие
Мадам де Сийери
Франсуаза-Маргарита, графиня де Гриньян, дочь знаменитой мадам де Севинье
Франсуаза-Маргарита, графиня де Гриньян, Пьер Миньяр
Маркиза де Сеньеле
Она оставила нам свои знаменитые "Письма" - почти тридцатилетнюю переписку с дочерью - летопись эпохи Людовика XIV.
Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье
Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье
Маркиза д"Аллуй в театральном костюме
Пьер Миньяр, портрет неизвестной дамы
Портрет неизвестной
Дочь Карла I и королевы Генриетты, ставшая женой брата короля Людовика XIV Филиппа.
Портрет Пьера Миньяра
”В этом экипаже прекрасная молодая принцесса сидела, под балдахином из вышитого шелка, с каймой из перьев, словно на троне; на ее сияющее лицо падали розовые блики, нежно играя на ее матовой, как перламутр, коже.”
” Герцог Орлеанский боялся язвительных замечаний де Лоррена, когда насмешливость фаворита особенно разыгрывалась.
Он оборвал этот разговор.
- Принцесса недурна собой, - небрежно заметил он, точно речь шла о посторонней ему женщине.
- Да, - тем же тоном ответил де Лоррен.
- Ты произнес это "да" совсем как "нет". А я нахожу, что у нее очень красивые черные глаза.
- Маленькие.
- Верно, не особенно большие. У нее красивая фигура.
- Ну, фигура не блестящая, ваше высочество.
- Пожалуй. Зато у нее благородная осанка.
- Да, но слишком худое лицо.
- Кажется, восхитительные зубы.
- Их легко видеть. Слава богу, рот достаточно велик. Положительно, ваше высочество, я ошибался: вы красивее вашей жены.”
Мария Манчини
Племянница кардинала Мазарини, в которую был без памяти влюблен молодой король Людовик.
“Действительно, в карете сидели две дамы: одна - замечательная красавица, хотя и несколько худощавая; другая - менее красивая, но чрезвычайно живая и грациозная. Легкие морщинки на лбу указывали на ее сильную волю. Проницательный взгляд ее живых глаз был красноречивее всех любезных слов, общепринятых в те времена.
Д"Артаньян обратился ко второй, и не ошибся, хотя первая, как мы сказали, была гораздо красивее.”
Генриетта Английская: невестка и возлюбленная
Генриетта-Анна Стюарт, младшая дочь Карла I, родилась 16 июня 1644 года, в самый разгар бушующей в Англии гражданской войны. С самого рождения и до конца дней ее, - а прожила она до прискорбия мало, - эту принцессу будто преследовал злой рок. На ее долю выпало очень мало счастливых дней.
К 1641 году противостояние Карла I и парламента зашло так далеко, что разрешить дело мирными переговорами представлялось уже невозможным. Абсолютная монархия в Англии доживала последние дни. Парламент не желал давать королю власти ни в управлении страной, ни в международной политике, обострился и конфликт между католиками и протестантами. Парламентарии дошли до того, что начали требовать выслать из страны королеву-католичку и лишить ее детей права наследования престола.
Генриетта-Мария Французская вышла замуж за Карла I в 1625 году, когда ей было всего 15 лет, и первые три года жизни на чужбине стали для нее настоящим кошмаром. Помимо того что ей пришлось соперничать с фаворитом мужа красавчиком Бэкингемом, - соперничать, разумеется, совершенно безуспешно, - так она еще и вела себя глупо, отчего-то возомнив, что ей свыше ниспослана святая миссия вернуть Англию в лоно католической церкви. Особо странные выходки королевы, такие как ее отказ участвовать в коронации мужа или совершенный ею молебен в Тайберне, где были повешены католики, собиравшиеся взорвать парламент, столь негативно настроили к ней англичан, что Карл I был вынужден принять некоторые меры, чтобы обуздать религиозный пыл супруги: в частности, он отправил домой, во Францию, большую часть ее свиты.
Однако когда в 1628 году был убит герцог Бэкингем, словно пелена упала с глаз Карла I, он вдруг обратил внимание на свою жену и будто бы впервые ее увидел. Между супругами вспыхнуло настоящее чувство. Они перестали ссориться. Они стали жить душа в душу. И на свет один за другим начали появляться дети.
Первые роды Генриетты-Марии были настолько тяжелыми, что сама она едва не умерла, а ребенок скончался, не прожив и нескольких часов. Тем не менее все последующие беременности завершились благополучно, хотя они и следовали одна за другой, изрядно измучив юную королеву. В 1630 году появился на свет будущий король Карл II, в 1631 году родилась дочь Мария-Генриетта, далее последовали будущий Яков II - 1633 год, Елизавета - 1635 год, Анна - 1637 год. Екатерина - 1639 год и, наконец, Генрих, герцог Глостерский, - 1640 год.
В 1641 году, опасаясь за свою жизнь, Генриетта-Мария вынуждена была бежать в Голландию, где, заложив свои драгоценности, она купила оружие и боеприпасы для армии короля, после чего храбро решила вернуться в Англию, выйдя на корабле в штормящее море. У самых берегов Туманного Альбиона ее корабль подвергся нападению парламентского флота, и Генриетта-Мария едва не попала в плен. На этот случай она отдала команде приказ взорвать корабль, потому что знала, - стоит только ей оказаться в руках мятежников, и ее супруг сделает все, пойдет на любые уступки, лишь бы только вернуть ей свободу. К счастью, все обошлось.
Летом 1643 года Генриетта-Мария воссоединилась с мужем, и тогда же было зачато их последнее дитя - девочка, названная в честь матери Генриеттой.
Карл I воевал с парламентом, и его ставка располагалась в Оксфорде. Но незадолго до рождения принцессы войска мятежников почти вплотную подошли к университетскому городку. Опасаясь за жизнь жены, король вынужден был спешно отправить ее в Эксетер. Из-за всех этих волнений и бесконечных переездов роды королевы проходили крайне трудно. Ко всему прочему, всего лишь через две недели после рождения дочери, Генриетта-Мария вынуждена была бежать во Францию, - парламентские войска едва не захватили Эксетер, - и малютка Генриетта осталась на попечении графини Мортон.
Карл I в то время еще одерживал победы над мятежниками, он сумел прогнать вражеское войско от Эксетера и взять на руки новорожденную дочь. Он счел ее очень красивой… Самой красивой из всех своих детей…
Король провел обряд крещения, после чего вынужден был снова отправляться на войну, - больше он не увидит младшую дочь никогда.
Вместе с графиней Мортон маленькая Генриетта прожила в Эксетере два года, до тех самых пор, пока положение короля не стало совершенно катастрофическим. Он проигрывал битвы, он терял сторонников, и к 1646 году его дело стало совершенно безнадежным, - уже можно было сказать, что Карл I потерпел сокрушительное поражение.
Эксетер был к тому времени в руках парламента, и Кромвель приказал графине Мортон отправляться с маленькой принцессой в Лондон. Но по дороге той удалось бежать. Переодевшись крестьянкой и выдав Генриетту за своего сына, графиня Мортон покинула Англию и добралась до Парижа. Где наконец малышка оказалась в объятиях матери.
Генриетта-Мария души не чаяла в девочке, привязавшись к ней сильнее, чем ко всем остальным детям. Вернувшись на родину, она, ревностная католичка, наконец смогла воспитывать детей так, как считала нужным, ни на кого не оглядываясь, и сделала все возможное, чтобы спасти душу маленькой Генриетты, приобщив ее к истинной вере.
Она окрестила дочь по католическому обряду, дав ей имя Анна, в честь королевы Франции Анны Австрийской.
Королеве-беглянке были отведены покои в Лувре, - дочери Генриха IV, конечно, не могли отказать в приюте. Однако заботиться о ее благополучии ни у кого не было ни времени, ни желания. Франция тоже волновалась как бурное море, набирала обороты Фронда, королевская семья была вынуждена бежать из Парижа, и пенсия, некогда назначенная Генриетте-Марии из казны, перестала выплачиваться.
«На протяжении восьми лет французский двор не мог оказать изгнанницам действенной помощи, - пишет Ги Бретон. - Зимой в их квартире было так холодно, что Генриетта все дни напролет оставалась в постели, а вся ее пища состояла из нескольких сваренных в воде овощей. Чтобы как-то прожить, английская королева продавала свои платья, драгоценности, мебель, и в конце концов все ее имущество, по свидетельству мадам де Моттевиль, состояло «из одной маленькой чашки, чтобы иметь возможность утолить жажду»».
Кто знает, чем бы кончилось дело, если бы о несчастных не позаботился один из лидеров Фронды, кардинал де Гонди, приказавший привезти им еду и дрова, когда положение стало совсем уж отчаянным.
В январе 1649 года Генриетта-Мария узнала страшную новость о казни Карла I. Исчезла последняя надежда на то, что ее жизнь сможет измениться в лучшую сторону. И в самом деле, все становилось только хуже, хотя, казалось бы, дальше было уже некуда…
Генриетта-Анна была еще слишком мала, чтобы вполне осознавать, что происходит, по приходилось ей несладко. После смерти мужа ее мать, и без того не обладавшая крепким психическим здоровьем, казалось, совершенно лишилась рассудка. Ее религиозное рвение переходило все возможные пределы. К тому же у нее появился любовник. Это был один из английских эмигрантов лорд Жермин, человек грубый, жадный и ограниченный, к тому же еще и драчун. «Однажды он закатил две увесистые оплеухи королеве Англии, - пишет Бретон. - А та, будучи достойной дочерью своего отца Генриха IV, не осталась в долгу и больно ударила его по ноге, и на глазах испуганной девочки началась потасовка между любовниками…»
В 1653 году Мазарини заключил союз с Кромвелем, из-за чего Францию вынуждены были покинуть сыновья казненного короля, - Карл II, Иаков, герцог Йоркский, и Генри, герцог Глостерский. Впрочем, в то время у них окончательно испортились отношения с матерью, которая не могла думать ни о чем другом, кроме их крещения в католицизм, а иначе грозила проклясть.
Генриетта-Анна не могла поступить так же, как братья, и просто уехать, поэтому весь пыл религиозного рвения и родительской заботы достался ей.
В 1654 году Мазарини возобновил выплату им пенсии. И Генриетта-Мария перебралась в старинный загородный особняк маршала Бассомпьера на холме Шайо, который тут же превратила в монастырь.
Помимо религиозного рвения Генриетта-Мария была одержима еще одной идеей, она хотела выдать свою дочь замуж за Людовика XIV, и потому с одиннадцати лет Генриетту-Анну начали вывозить в свет.
Девочка не смогла привлечь внимание царственного кузена. Она была слишком плохо одета. Она была худенькой и бледной и совершенно некрасивой. Над нею только потешались… Людовик пренебрежительно называл ее «святой невинностью» и «святыми мощами». Тогда как сама Генриетта втайне была в него влюблена и очень грустила от сознания своего несовершенства.
Разумеется, идею этого брака не поддерживали ни Анна Австрийская, ни Мазарини. Власть Кромвеля в Англии казалась незыблемой, вероятность того, что Карл II когда-нибудь вернет корону, была исчезающее мала. И Генриетта-Анна считалась совершенно бесперспективной невестой для одного из самых влиятельных в Европе монархов. Это понимали все, кроме Генриетты-Марии, продолжавшей мучить дочь своими бессмысленными мечтаниями.
Однако все изменилось в 1660 году.
Кромвель умер, а его сын не смог удержать власть, в стране начался настоящий хаос и парламент был вынужден попросить вернуться в Англию Карла II.
Ее брат стал королем, и статус Генриетты мгновенно изменился. Она больше не была приживалкой при французском дворе, она стала английской принцессой.
Вместе с матерью Генриетта вернулась на родину, которую совершенно не помнила и не любила, ее настоящим домом была Франция, туда ей хотелось вернуться. Она бы предпочла вернуться королевой, но, увы, - Людовик XIV был уже женат.
Как именно отреагировала принцесса на предложение стать женой герцога Орлеанского, не известно, - ведь она знала о том, что брат короля не испытывает влечения к женщинам. Скорее всего, для нее это не имело значения. Генриетта хотела вернуться во Францию. Не на правах бедной родственницы. А как сестра английского монарха. Как жена брата французского короля. После всех лет унижений ей хотелось триумфа, ей хотелось блистать.
А 31 марта состоялась свадьба. За несколько дней до смерти кардинал просил убитую горем королеву ни в коем случае не откладывать церемонию. Впрочем, вряд ли это было возможно. О предстоящем браке герцога Орлеанского и Генриетты Английской знала уже вся Европа. А Мазарини… Ну кто такой Мазарини? Он умер, и о нем тотчас же все забыли. Все внезапно вспомнили - что у Франции есть король.
После бракосочетания его величество подарил брату Пале-Рояль, дворец, где прошло их детство и который должен был теперь стать городской резиденцией герцога и герцогини Орлеанских.
Преображение в принцессу как-то вдруг изменило Генриетту. Будто фея-крестная коснулась ее волшебной палочкой, в миг превратив из дурнушки в красавицу.
«Генриетта, сформировавшись, стала замечательной красавицей. Красота ее расцвела еще пышнее, когда Стюарты опять вступили на престол.
Несчастье отняло у нее блеск гордости, но благоденствие вернуло его снова. Она вся сияла в своей радости и преуспеянии, подобно тем оранжерейным цветам, что, случайно оставленные на одну ночь первым осенним заморозкам, повесили головки, но назавтра, согретые воздухом, в котором родились, раскрываются с еще невиданной пышностью.
Леди Генриетта, соединившая в себе очарование французских и английских красавиц, никогда еще не любила и была очень жестока, когда принималась кокетничать. Улыбка - это наивное свидетельство благосклонности у девушек - не освещала ее лица, и когда она поднимала глаза, то смотрела так пристально на того или другого кавалера, что они, при всей своей дерзости и привычке угождать дамам, невольно смущались».
Александр Дюма «Виконт де Бранжелон, или Десять лет спустя »
С тех пор как она вернулась из Англии в сопровождении роскошной свиты, при французском дворе смотрели на нее по-новому, и находили, что она умна, обаятельна и грациозна.
Даже Филипп некоторое время был увлечен женой. Правда, недолго. По его собственным словам, он «любил Мадам ровно две недели после свадьбы». После чего его высочество вернулся к дорогому другу де Лоррену и обычному времяпрепровождению.
Генриетту в то время совсем это не печалило, она жила словно в сказочном сне. Праздники сменялись балами, прогулки пикниками, и везде она блистала, обласканная комплиментами и восхищенными взглядами придворных.
И даже его величество король, который как раз в то время окончательно расстался с Марией Манчини, вдруг начал оказывать Генриетте недвусмысленные знаки внимания, назначив ее на шуточную должность «министра увеселений».
«Она участвовала, - пишет мадам де Лафайет, - во всех развлечениях, которые, казалось, устраивались лишь для того, чтобы доставить ей удовольствие. Что же касается короля, то он их воспринимал опосредованно через нее и был доволен только в том случае, если праздники нравились ей. Летом Мадам любила купаться каждый день. Из-за жары к водоему она ехала в карете, а обратно возвращалась верхом на лошади в сопровождении нарядно одетых дам в украшенных перьями шляпах, молодых придворных и короля. После ужина все усаживались в коляски и совершали ночные прогулки вдоль канала».
Король так увлекся своей невесткой, что их роман стал очевиден для всех.
Даже для королевы, оставшейся из-за беременности скучать в Париже.
Мария-Терезия пожаловалась королеве-матери, что его величество ведет себя неподобающим образом. Анна Австрийская пыталась увещевать сына, но тот не внял ее словам. Тогда Анна пошла на маленькую хитрость, - она намекнула Филиппу, что его жена «не находится в достаточной безопасности от любовного приключения».
Филипп был изумлен и разгневан. Несмотря на то что он не любил свою жену и сам совершенно не заботился о том, чтобы хранить супружескую верность, он был жутко ревнив и устроил Генриетте грандиозный скандал. А потом, сочтя, что этого недостаточно, явился к королю и упрекнул его в том, что он покушается на его честь.
Людовику совсем не хотелось ссориться с братом, тем более, что он действительно чувствовал себя виноватым, но и оборвать отношения с его супругой было выше его сил.
Генриетта придумала коварный план.
Сделайте вид, - посоветовала она королю, - что любите другую женщину, и досаждающие нам слухи сразу же прекратятся.
Это был опасный путь. Самый опасный из всех возможных… Но Генриетта была слишком молода и неопытна, слишком влюблена и слишком самоуверенна, чтобы догадаться об этом.
«Условившись между собой, - пишет мадам де Лафайет, - что король сделает вид, что влюбился в какую-нибудь придворную даму, они стали подыскивать подходящую кандидатуру для претворения в жизнь замысла».
Их выбор нал на двух фрейлин королевы: мадемуазель де Пон и мадемуазель Шемеро. Но первая, не желая играть столь жалкую роль, тотчас же уехала в провинцию. Вторая же была слишком напориста и вздумала по-настоящему завоевать сердце короля.
И тут Генриетта сама нашла подходящую кандидатуру: милую, простенькую провинциалку из своей свиты Луизу де Лавальер. Наивную, скромную и совершенно не амбициозную девушку. Да к тому же еще и хромоножку.
«- Что вы скажете о мадемуазель де Тонне-Шарант, Генриетта? - спросил король.
- Скажу, что волосы у нее слишком светлые, - отвечала принцесса, сразу указывая на единственный недостаток, который можно было поставить в упрек почти совершенной красоте будущей г-жи де Монтеспан.
- Да, слишком белокура, это верно, но все же, по-моему, красавица.
- О да, и кавалеры так и кружатся около нее. Если бы мы охотились вместо бабочек за ухаживателями, смотрите-ка, сколько бы мы наловили их возле нее.
- А как вы думаете, Генриетта, что сказали бы, если бы король вмешался в толпу этих ухаживателей и бросил свой взор на красавицу? Принц продолжал бы ревновать?
- О государь, мадемуазель де Тонне-Шарант средство очень сильное, - вздохнула принцесса. - Ревнивец, конечно, вылечился бы, но, пожалуй, явилась бы ревнивица!
- Генриетта, Генриетта! - воскликнул Людовик. - Вы наполняете мое сердце радостью. Да, да, вы правы, мадемуазель де Тонне-Шарант слишком прекрасна, чтоб служить ширмой.
- Ширмой короля, - с улыбкой отвечала Генриетта. - Эта ширма должна быть красива.
- Так вы мне советуете ее? - спросил Людовик.
- Что мне сказать вам, государь? Дать такой совет - значит дать оружие против себя. Было бы безумством или самомнением рекомендовать вам для отвода глаз женщину, гораздо более красивую, чем та, которую вы будто бы любите.
Король искал руку принцессы, ее взгляд и прошептал ей на ухо несколько нежных слов, так тихо, что автор, который должен все знать, не расслышал их.
Потом он громко прибавил:
- Ну хорошо, выберите сами ту, которая должна будет излечить наших ревнивцев. Я буду за ней ухаживать, посвящу ей все время, какое у меня останется от дел, ей буду отдавать цветы, сорванные для вас, ей буду нашептывать о нежных чувствах, которые вызовете во мне вы. Только выбирайте повнимательнее, иначе, предлагая ей розу, сорванную моею рукою, я буду невольно смотреть в вашу сторону, мои руки, мои губы будут тянуться к вам, хотя бы мою тайну угадала вся вселенная.
Когда эти слова, согретые любовной страстью, слетали с уст короля, принцесса краснела, трепетала, счастливая, гордая, упоенная. Она ничего не могла найти в ответ: ее гордость, ее жажда поклонения были удовлетворены.
- Я выберу, - сказала она, поднимая на него свои прекрасные глаза, - только не так, как вы просите, потому что весь этот фимиам, который вы собираетесь сжигать на алтаре другой богини, - ах, государь, я ревную к ней, - я хочу, чтобы он весь вернулся ко мне, чтобы не пропала ни одна его частица. Я выберу, государь, с вашего королевского соизволения такую, которая будет наименее способна увлечь вас и оставит мой образ нетронутым в вашей душе.
- По счастью, - заметил король, - у вас сердце не злое, иначе я трепетал бы от вашей угрозы. Кроме того, среди окружающих нас женщин трудно отыскать неприятное лицо.
Пока король говорил, принцесса встала со скамьи, окинула взглядом лужайку и подозвала к себе короля.
- Подойдите ко мне, государь, - сказала она, - видите вы там, у кустов жасмина, хорошенькую девушку, отставшую от других? Она идет одна, опустив голову, и смотрит себе под ноги, точно потеряла что-нибудь.
- Мадемуазель де Лавальер? - спросил король.
- Разве она не нравится вам, государь?
- Да вы посмотрите на нее, бедняжку. Она такая худенькая, почти бесплотная.
- А разве я толстая?
- Но она какая-то унылая.
- Полная противоположность мне; меня упрекают, что я чересчур весела.
- Вдобавок хромоножка. Смотрите, она нарочно всех пропустила вперед, чтобы не заметили ее недостатка.
- Ну так что же? Зато она не убежит от Аполлона, как быстроногая Дафна.
- Генриетта, Генриетта! - с досадой воскликнул король. - Вы нарочно выбрали самую уродливую из ваших фрейлин.
- Да, но все же это моя фрейлина - заметьте это.
- Так что же?
- Чтобы видеть ваше новое божество, вам придется волей-неволей приходить ко мне; скромность не позволит вам искать свиданий наедине, и вы будете видеться с нею только в моем домашнем кружке и говорить не только с нею, а и со мною. Словом, все ревнивцы увидят, что вы приходите ко мне не ради меня, а ради мадемуазель де Лавальер.
- Хромоножки.
- Она только чуть-чуть прихрамывает.
- Она никогда рта не раскрывает.
- Но зато когда раскроет, то показывает прелестнейшие зубки.
- Генриетта!..
- Ведь вы сами предоставили мне выбор.
- Увы, да!
- Подчиняйтесь же ему без возражений.
- О, я подчинился бы даже фурии, если бы вы ее выбрали!
- Лавальер кротка, как овечка. Не бойтесь, она не станет противиться, когда вы ей объявите, что любите ее.
И принцесса захохотала.
- Вы оставите мне дружбу брата, постоянство брата и благосклонность короля, не правда ли?
- Поставлю вам сердце, которое бьется только для вас.
- И вы полагаете, что наше будущее обеспечено?
- Надеюсь.
- Ваша мать перестанет смотреть на меня как на врага?
- А Мария-Терезия не будет больше говорить по-испански в присутствии моего мужа, который не любит слышать иностранную речь, так как ему все кажется, что его бранят?
- Может быть, он прав, - проговорил король.
- Наконец, будут ли по-прежнему обвинять короля в преступных чувствах, если мы питаем друг к другу только чистую симпатию, без всяких задних мыслей?
- Да, да, - пробормотал король - Правда, станут говорить другое.
- Что еще, государь? Неужели нас никогда не оставят в покое?
- Будут говорить, - продолжал король, - что у меня очень дурной вкус. Ну да что значит мое самолюбие перед вашим спокойствием?
- Моей честью, государь, хотите вы сказать, честью нашей семьи. И притом, поверьте, вы напрасно заранее настраиваете себя против Лавальер; она прихрамывает, но она, право, не лишена некоторого ума. Впрочем, к чему прикасается король, то превращается в золото».
Александр Дюма «Виконт де Бранжелон, или Десять лет спустя»
… Кто же знал, что сердце Людовика так жарко отзовется не на яркую красоту и не на горячий темперамент, а на нежность, самоотверженность и чистоту…
Четыре большие любви было у «короля-солнце»: Мария Манчини, Луиза де Лавальер, Атенаис де Монтеспан и Франсуаза де Ментенон. Каждая из них была в чем-то особенной.
Но самой знаменитой фавориткой Людовика XIV стала все-таки Луиза де Лавальер, - именно о ней написано больше всего книг, включая таких известных авторов, как мадам де Жанлис и Александр Дюма-отец, а в девятнадцатом веке одна из фабрик даже выпускала обеденный сервиз «Луиза де Лавальер» со сценками из ее жизни, изображенными на дне тарелок.
Почему же именно она?
Одна из придворных дам Людовика XIV, госпожа де Келюс, славившаяся своей проницательностью, в своих воспоминаниях писала, что Луиза де Лавальер была единственной из фавориток «короля-солнце», которая действительно любила Людовика, а не «Его Величество».
И Людовик не мог этого не оценить.
Из книги В кругу королев и фавориток автора Бретон ГиГЕНРИЕТТА Д`АНТРАГ ХОЧЕТ ПОДНЯТЬ ВСЮ ЕВРОПУ ПРОТИВ КОРОЛЯ Когда любовь чрезмерна, она полагает, что ей все позволено. Кампистрон Первый контакт новобрачных оказался не особенно удачным. Король нашел королеву дряблой, пресной, слишком толстой, глуповатой и неопытной,
Из книги Тайны Нового времени автора Можейко Игорь Из книги Загадка XIV века автора Такман БарбараГЛАВА 14 АНГЛИЙСКАЯ СУМАТОХА Де Куси приехал в Англию в апреле 1376 года, когда недовольство англичан дошло до точки кипения и Добрый парламент объявил импичмент нескольким министрам. В этот исторический период монархия обнаружила, что у народа закончилось доверие к
Из книги Британия в новое время (XVI-XVII вв.) автора Черчилль Уинстон СпенсерГлава XIX. АНГЛИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА Английская республика была провозглашена еще до казни короля. Четвертого января 1649 г. группа членов палаты общин, действовавшая в интересах Кромвеля и армии, решила, что «народ Англии, находящийся под водительством Божиим, по
Из книги История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя автора Трубачев Олег НиколаевичСноха (невестка) Слав. snъxa: ст.-слав., др.-русск. снъха, русск. сноха, диал. сношельница, снашенница, др. - польск. sneszka, польск. диал. sneszka, sneska, snieszka, а также через контаминацию с synowa ‘жена сына’ - мазовецкое syneska, synoska, сербск. снаха болг. снаха, снъха, ср. чешск.
Из книги Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура автора Такман БарбараГлава V Английская библия В 1538 г. король Генрих VIII издал указ, предписывающий, чтобы «вся Библия в одной книге самого большого объема на английском языке», была помещена в каждой церкви Англии. Далее указ предписывал духовенству поместить Библию «в доступное место… где
Из книги О прекрасных дамах и благородных рыцарях автора Коскинен МиллаГлава третья. Возлюбленная, невеста Несомненно, одной из удивительных особенностей жизни девочек из аристократических семей в период английского Средневековья было то, что возлюбленными они были для кого-то всегда, но вот невестами, зачастую, только чуть ли не в
Из книги Еврейский мир [Важнейшие знания о еврейском народе, его истории и религии (litres)] автора Телушкин Джозеф автора Старберд Маргарет Из книги Миф о Марии Магдалине автора Старберд Маргарет7. Возлюбленная в браке И я увидел Святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. Откр. 24:2 В книге философа-психолога Карла Густава Юнга «Ответ Иову» утверждается: мы должны вернуть невесту Иисуса-человека в
Из книги Любовь диктаторов. Муссолини. Гитлер. Франко автора Патрушев Александр ИвановичНевестка Рихарда Вагнера В узком кругу приближенных Гитлер не раз говорил, что если он решит заключить брак по расчету, - в это время курсировали слухи о его предстоящей женитьбе на дочери итальянского короля принцессе Марии Савойской, - то его выбор падет на невестку
Из книги Секретная миссия Рудольфа Гесса автора Пэдфилд ПитерГлава 9. Английская карта Главная цель Гесса во внешней политике, от начала до конца совпадавшая со стратегией Гитлера, состояла в установлении дружбы с Британией. Это было необходимо для создания надежного тыла и нейтрализации Франции на время, когда германские армии
Из книги Русский Стамбул автора Командорова Наталья ИвановнаВозлюбленная Мария Кантемир Дмитрий Константинович опять поселился в османской столице и долгие годы достойно представлял Молдавское княжество в Порте, во всех политических перипетиях поддерживая и отстаивая интересы правящего клана Кантемиров. Даже во времена
Из книги Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других автора Лиштенан Франсина ДоминикПОДРУГА И ВОЗЛЮБЛЕННАЯ Для Елизаветы настали мрачные дни. Анна сослала ее в женский Свято-Успенский монастырь в Александровской слободе, что в ста верстах к северо-востоку от Москвы. Под влиянием злых намеков Остермана царица прониклась завистью к красоте своей
Из книги Фрегат «Паллада». Взгляд из XXI века автора Граждан Валерий АркадьевичГлава 14. Английская кожа В один из погожих дней, когда Иван Александрович был пресыще-красотами природы островов, хотя отсутствие таковой в чистом виде было бесспорно, отъехали из Портсмута «по делам общественным». Вопреки утверждению писателя отдельные леса и перелески
Из книги Всемирная история в изречениях и цитатах автора Душенко Константин ВасильевичТайна смерти Генриетты Английской
Начало лета 1670 г. выдалось знойным. В то воскресенье, 29 июня, перед террасой замка Сен-Клу жаркое марево подымалось над Сеной. Принц герцог Орлеанский, брат короля, обустроил этот замок так, чтобы «удивить Людовика XIV». Цель была достигнута – чудес здесь было создано действительно много.
Ближе к вечеру принцесса, отметившая тринадцатью днями раньше свое двадцатишестилетие, вошла в большой салон. Некоторые лица из свиты принцев находились там, прячась от жары. Принцесса пожаловалась на жару и попросила стакан своей любимой ледяной воды с цикорием. Через мгновение одна из придворных дам, мадам де Гордон, налила воду в чашку, которой пользовалась только принцесса, и подала ее. Принцесса пила с удовольствием. Но, едва кончив пить, она вдруг отвела руку в сторону, ее лицо исказила сильная боль, она воскликнула:
– Ах! Как колет в боку! Ах, какая боль! Я не могу этого вынести!
Она покраснела, потом побледнела, наконец простонала:
– Унесите меня, я не могу идти сама.
Генриетта Английская, герцогиня Орлеанская, дочь короля, сестра короля, невестка короля
Дамы устремились к ней, принцесса без сил повисла на их руках. Ей помогли добраться до комнаты; она шла «совсем сгорбившись», как вспоминали очевидцы. Ее раздели. Она издавала глухие стоны, по лицу ее текли крупные слезы. Мадам де Лафайет, ее подруга, ломала руки в отчаянии; то, что происходило с принцессой, было непостижимо. Ее уложили, но, казалось, боль от этого только удвоилась.
У постели появился поспешно вызванный господин Эспри – первый медик принца. С ученым видом, преисполненный собственной значимости, он утверждал, что «это колики». Принцесса встряхнула головой. Для нее «боль была немыслимая». Она говорила, что скоро умрет, посылала за священником. Принц, стоящий в ногах постели, никак не реагировал на происходящее. Он не знал, как вести себя, что говорить. Принцесса протянула к нему руки.
Казалось, принц был задет, по меньшей мере. Но он ничего не ответил. Присутствующие разразились рыданиями. Принцесса начала кричать, боль стала совершенно нестерпимой. Вдруг, между двумя криками, она четко проговорила:
– В воде, которую я пила, был яд; быть может, ошиблись бутылкой? Мне нужно противоядие: я чувствую, что отравлена.
В комнате воцарилась мертвая тишина. По-видимому, каждый уже осознал значение того, что принцесса только что сказала в полный голос. Мадам де Лафайет бросила взгляд на принца. Он казался бесстрастным. Понимая, что все ждут его слова, он, наконец, вымолвил, что нужно «дать эту воду собаке и послать за маслом и противоядием, чтобы успокоить принцессу».
«Я чувствую, что отравлена». Эта фраза Генриетты Английской, герцогини Орлеанской, дочери короля, сестры короля, невестки короля, поставила проблему, над которой историки бьются и по сей день. Действительно ли Генриетта Английская была отравлена? Если да, то зачем? И кем?
«Восхитительно красивая», «ангел кротости», «ее красота могла сравниться только с ее добротой»… Эти клише до сих пор выходят из-под пера тех, кто пишет о Генриетте Английской. Когда Боссю «нашумел» своей знаменитой надгробной речью: «Принцесса угасла! Принцесса умерла!» – он наделил принцессу такими качествами, что память о них сохранилась в веках.
Прежде всего Генриетту никак нельзя было назвать красивой. Высокая, чрезвычайно худая, одно плечо выше другого и, кроме всего прочего, круглая спина.
Детство принцессы было более несчастным, чем можно было бы предположить. Дочь Карла I Английского, она, как и другие члены королевской семьи, оказалась в изгнании после революции. Ребенком росла в Пале-Руаяле, в Париже, в стесненных условиях, близких к нищете. Мазарини был скуп и суров в обращении с этими изгнанниками, которые были явно лишними фигурами в его политической игре. Их ограничивали даже в дровах.
Из Англии пришло трагическое известие: Карл I обезглавлен. Долгие дни Минетта была в отчаянии. Положение изгнанников становилось все тяжелее: надо было срочно уезжать из Парижа, где в это время поднимала голову Фронда.
А потом случилось чудо: Кромвель умер, его сын Ричард отрекся от власти шесть месяцев спустя, и Англия призвала сына Карла I.
Принцесса-Золушка вновь оказалась в Лондоне, разделяя славу со своим братом Карлом II, обласканная – Англия оказалась у ее ног, – щедро осыпанная золотом и драгоценностями. Все-таки принадлежность к королевской семье приносит не только несчастья! В то же время в Париже интерес к ее особе столь же возрос, как и недавнее презрение.
Королева-мать Анна Австрийская мечтала о браке Генриетты с Людовиком XIV, который, впрочем, не разделял мнения матушки: он любил женщин в теле. Тогда Анна взялась за своего второго сына – Филиппа. Низкорослый, но самовлюбленный до смешного, он думал только о своих нарядах, кружевных жабо, разноцветных лентах, духах; целыми часами крутился перед зеркалом. Прихожие были полны его почитательницами.
Женитьба, по мнению Филиппа, была бременем, но бременем неизбежным, расплатой за его имя, за его кровь. Он согласился. Это странно, но Генриетта ему понравилась. Первое время после женитьбы принц, удивленный и восхищенный новыми ощущениями, «чувствовал себя, как в раю». Иллюзия длилась пятнадцать дней. После чего принц вернулся к своим любовницам.
Генриетта, не сумев удержать мужа, решила соблазнить весь двор. И преуспела в этом. Любовники проходили через ее жизнь, не будучи уверены, любила ли она их; Бекингем, Людовик XIV, Гиш, Роган, Монмут.
Во дворе, перемещенном королем из Сен-Жермена в Версаль и из Компьена в Фонтенбло, в этом средоточии сплетен, злословия, клеветы, вероломства, зависти, ненависти и предательства, могло ли статься так, чтобы у Генриетты не оказалось врагов? Худшим был шевалье де Лорен – фаворит Филиппа. Она люто ненавидела его. Завидовала ли она ему? Она стремилась получить власть над принцем, что ей часто не удавалось. В этом поединке шевалье – средоточие злости, наглости и хитрости – одерживал верх, причем почти всегда. Он открыто издевался над принцессой. Она же, обезумев от гнева и унижения, сумела добиться oт короля, чтобы тот удалил от двора ее «соперника».
При дворе поражались обилию тех милостей, в которых купалась принцесса. Удивление достигло предела, когда Людовик XIV облек ее поручением, касающимся Карла II. Франции был необходим союз с Англией, чтобы довести до победного конца войну с Голландией. Официально принцесса уехала, чтобы навестить своего брата. Вернувшись из Англии, она привезла с собой столь желанный подписанный договор. Триумф принцессы! Однако принц, державшийся в стороне от политических соглашений, был раздосадован, явно завидуя тому, что рукоплескания достались супруге, а не ему.
Генриетта никогда не отличалась хорошим здоровьем. Она часто кашляла, и эти приступы кашля, довольно сильные, беспокоили ее окружение. В этом отношении путешествие в Англию имело хорошие последствия. «Казалось, – говорила мадемуазель Монпансье, – она нашла в Англии отменное здоровье, настолько красивой и довольной казалась». После встречи с королем и когда принц выказал свою ярость, покинув комнату, принцесса отправилась к королеве. Внезапно – было ли это следствием досады? – она совершенно изменилась. Мадемуазель де Монпансье очень метко передала удивление тех, кто видел тогда принцессу: «Когда Генриетта вошла к королеве, она была, как одетая покойница, которую нарумянили, и когда ушла, все сказали: “У принцессы на лице печать смерти”».
На следующий день стояла изнуряющая жара. Принцесса, вернувшись в Сен-Клу, захотела искупаться в Сене. Вода реки в это время была светлой, прозрачной и, как говорили современники, «годной к питью для самого короля». Господин Ивелен – придворный врач Генриетты, воскликнул, что это сумасшествие. Он сделал все возможное, чтобы помешать принцессе осуществить задуманное. Медицина той эпохи отличалась гидрофобией. Принцесса пришла в ужас от такого принуждения: ведь до сих пор она делала все, что ей вздумается. Но когда она вышла из воды, то почувствовала себя очень плохо.
Еще через день, вечером, мадам де Лафайет приехала в Сен-Клу, чтобы провести несколько дней около принцессы, которую очень любила. Именно по просьбе принцессы мадам де Лафайет, будучи автором «Принцессы Клевской», написала, изменяя должным образом ситуации и персонажи, рассказ о романе принцессы с Гишем. Было десять часов вечера. Принцесса прогуливалась в саду.
– Вы, наверное, найдете, что я плохо выгляжу, я действительно плохо себя чувствую, – заявила принцесса своей подруге.
Светила луна, и обе дамы прогуливались до самой полуночи. Принцессы похожи на других женщин, им всегда есть что сказать своим подругам.
То была последняя задушевная беседа в жизни Генриетты Английской.
Назавтра было воскресенье, 29 июня 1670 г. Генриетта всегда вставала рано. В этот день она спустилась к принцу, пожелала ему доброго дня, потом отправилась к мадам де Лафайет. Принцесса сказала ей, что хорошо провела ночь, но проснулась в дурном настроении. Прослушав мессу, вернулась в свою спальню с мадам де Лафайет.
«Принцесса, – рассказывает мадам де Лафайет, – отправилась посмотреть на то, как замечательный английский художник пишет портрет ее дочери, затем заговорила со мной и мадам де Эпернон о своей поездке в Англию и о своем брате-короле. Этот разговор, который ей нравился, кажется, вернул к ней способность радоваться. Подали ужинать; она ела как обычно, после ужина отдыхала на подушках, что делала довольно часто, когда была свободна: принцесса попросила меня расположиться подле нее так, что ее голова лежала у меня на плече. Она уснула». В это время английский художник покинул маленькую принцессу и принялся за портрет принца. Во время сна лицо Генриетты исказилось так сильно, что мадам де Лафайет содрогнулась от ужаса.
Проснувшись, принцесса с раздражением потянулась, потом встала. Она так изменилась в лице, что даже сам принц, который вообще мало интересовался тем, что происходило с его женой, был поражен такой переменой и сказал об этом мадам де Лафайет. Принцесса заставила себя выйти в салон. Там пожаловалась Буафрану, одному из присутствующих придворных, на боль в боку. Именно тогда она попросила мадам де Гамаш послать за водой с цикорием.
То, что последовало за этим, уже известно.
После того как принцесса воскликнула, что ее отравили, мадам Деборд, ее первая горничная, почувствовала на себе прямое или косвенное обвинение, стала утверждать, что она сама приготовила полу с цикорием: если кто-нибудь и отравил питье, то, во всяком случае, не она. Мадам Деборд выпила большую чашку той же самой воды и не почувствовала никакого недомогания. Принцесса продолжала громко требовать противоядия. Сен-Фуа, первый лакей принца, принес ей змеиный порошок – его считали эффективным при отравлениях. Генриетта приняла его. Она впала в оцепенение. Свита зааплодировала, приняв это за улучшение.
– Не заблуждайтесь, – вздохнула она. – Моя боль ужасна, но у меня нет больше сил кричать, эта боль не оставляет мне никакой надежды.
Появился кюре Сен-Клу. Он быстро исповедовал Генриетту. Затем доложили о двух других врачах: Ивелене, прибывшем из Парижа, и Валло, первом враче короля, приехавшем из Версаля. Принцесса питала большое доверие к Ивелену. Она повторила ему, что была отравлена, и настояла, чтобы ее лечили именно от этого. Ивелен проконсультировался с Эспри и Валло. Консилиум пришел к выводу, что беспокоиться не надо.
Боли не прекращались. Два часа прошло в ожидании результатов лечения. Безуспешно.
Король, королева и мадемуазель де Монпансье приехали из Версаля. Король собрал медицинский совет. За два часа до этого врачи клялись, что принцессе ничего не угрожает. Теперь же они не менее авторитетно стали утверждать, что принцесса обречена. Король настаивал на том, чтобы ей оказали помощь. Ему ответили, что уже ничто не может спасти ее. Король приблизился к постели принцессы. Он казался сильно раздраженным.
– Я не врач, – сказал он, – но я предложил им тридцать различных лекарств; они же ответили, что нужно подождать.
– Ваше величество теряет свою самую верную подданную, которая когда-либо у него была и будет, – произнесла Генриетта.
Он ответил, что она не находится в такой уж большой опасности, но он поражен ее потрясающей стойкостью.
– Вы хорошо знаете, – ответила она, – что я никогда не боялась смерти, я боялась только одного – потерять ваше расположение.
Он заплакал.
– Не плачьте, – сказала она тихо. – Первое известие, которое вы получите завтра, – будет известием о моей смерти.
Он удалился, заливаясь слезами.
В ожидании господина Боссю, который все не приезжал, послали, по просьбе принцессы, за Фейе, канонником Сен-Клу.
После того как ушел Фейе, Генриетта приняла посла Англии, потом велела начинать обряд соборования. Принц присутствовал при этом, а потом отправился к себе. Принцесса с удивлением заметила, что он ушел.
– Я его больше не увижу?
За ним послали. Супруги попрощались. К счастью, принцу удалось в этот момент пустить слезу, после чего он с облегчением удалился. Больше он принцессу живой не видел.
Боссю появился как раз вовремя для того, чтобы начать последние молитвы. Он дал Генриетте распятие, которое она порывисто поцеловала, задержав его на своих губах. Силы покидали ее, она уронила распятие. В тот же миг, как вспоминает мадам де Лафайет, она потеряла «дар речи и жизнь». Агония была очень быстрой: после двух-трех небольших судорог она умерла в половине третьего утра, через девять часов после того, как почувствовала недомогание.
Так была ли Генриетта Английская отравлена?
Что касается господина де Монтегю, посла Англии, то он в этом не сомневался. Он писал: «Если принцесса была отравлена, а этого мнения придерживается большинство, то вся Франция смотрит на шевалье де Лорена как на отравителя».
Шевалье де Лорен? Но разве после заключения в замке Иф он не был отправлен в ссылку? Без сомнения. Но при дворе стала известна странная история, которую рассказывал благородный герцог де Сен-Симон.
Маркиз д’Эффин, первый оруженосец принца, «был человеком большого ума, но без души и, кроме того, исключительный злодей». Ни для кого не было секретом, что его связывали тесные узы с шевалье де Лореном. Другой друг шевалье, граф де Бюврон, был приведен в отчаяние ссылкой шевалье. Он и д’Эффин связывали много своих надежд с влиянием, которое шевалье оказывал на принца. И не было ничего другого, что могло бы им досадить так же, как решение короля о выдворении Лорена за пределы страны. Можно ли было переубедить Людовика? Конечно нет, ведь принцесса пользовалась расположением короля. А после визита принцессы в Англию расположение достигло своей наивысшей точки. Из всего этого следовал логический вывод: надо избавиться от принцессы. Об этом и сообщили шевалье де Лорену, который «развеивал свою досаду в Италии и в Риме». Дадим слово Сен-Симону: «Я не знаю, кто из троих подумал об этом первый, но шевалье де Лорен прислал своим двум друзьям надежный яд с нарочным, который сам, вероятно, не знал, что вез».
Сен-Симон утверждает, что маркиз д’Эффин проник 29 июня 1670 г. к принцессе, нашел в передней шкаф, где стоял фарфоровый или фаянсовый сосуд с водой и цикорием, кроме того, там находился еще один сосуд с простой водой, «чтобы разбавлять воду с цикорием в том случае, если она покажется принцессе слишком горькой». В помещении никого не было. Д’Эффии бросил яд в воду с цикорием. В этот момент он услышал шаги и схватился за сосуд с простой водой. Внезапно появившийся лакей спросил у маркиза, что он делает. «Д’Эффин, которого вообще трудно было чем-либо озадачить, сказал ему, что он страдает от жажды, и, зная, что в шкафу находится вода, он не смог удержаться от соблазна утолить жажду. При этом он показал лакею сосуд с водой. Лакей ворчал; маркиз, в свою очередь, успокаивал его и рассыпался в извинениях, болтая “легким придворным слогом”. Не буду говорить о том, что последовало через час, поскольку это и так наделало много шума в Европе».
Странный рассказ. Но Сен-Симон этим не ограничивается. Он говорит, что, по-видимому, лакей оказался болтлив, и эти предположения достигли ушей короля. 30 июня, в три часа утра, король послал за Бриссаком – командиром гвардейцев – и приказал ему привести к нему добровольно или силой г-на Пюрнона, первого дворецкого принцессы. На рассвете Пюрнон предстал перед Людовиком XIV. «Тогда король, приняв грозный вид, сказал Пюрнону, предварительно оглядев его с головы до ног:
– Мой друг, послушайте меня хорошенько. Если вы сознаетесь во всем и расскажете мне все, что я хочу узнать от вас, я прощу вас и даже никогда не буду вспоминать об этом; но берегитесь, если хоть малейшая подробность останется утаенной, ибо в этом случае вы не выйдете отсюда живым. Принцесса была отравлена?
– Да, ваше величество, – ответил тот.
– А кто ее отравил? – спросил король. – И как это было сделано?
Дворецкий ответил, что отравителем был шевалье де Лорен, который прислал яд Бюврону и д’Эффину, а затем поведал королю то, о чем я уже рассказывал. Тогда король повторил все, что касалось помилования и угрозы смерти, и спросил:
– Мой брат знал об этом?
– Нет, ваше величество, никто из нас троих не был настолько глуп, чтобы сказать ему это, он не умеет держать секретов.
Король позвал Бриссака и приказал ему увести этого человека и сразу же отпустить его на свободу. Именно этот человек через много лет рассказал обо всем г-ну Жоли де Флюри, генеральному прокурору парламента, откуда я и знаю эту историю».
Перед нами рассказ, в котором содержится однозначная трактовка этой загадочной истории. Написан он второй женой принца – знаменитой принцессой Палаши. Она писала в 1716 г. своей тете, Софии Ганноверской: «Принцесса охотилась на шевалье де Лорена и преуспела в этом, но он не остался в долгу. Он прислал из Италии яд с провансальским дворянином Морелем, награжденным впоследствии должностью первого дворецкого. После того как этот Морель меня ограбил, он продал свою должность за высокую цену, Морель был умен и циничен, как дьявол, не признавал ни законов, ни веры. Даже в свой смертный час он не хотел и слышать о Боге и сказал о самом себе: “Оставьте этот труп, в нем нет больше ничего хорошего”. Он крал, лгал, сквернословил, распутничал и богохульствовал. Торговал мальчиками, как лошадьми, а торговые сделки заключал в партере Оперы».
Луи Астье, наиболее терпеливый исследователь, воссоздал историю этого Мореля; он был сыном одного из самых богатых людей Прованса – Пьера де Мореля, который обладал в 1672 г. 2 039 145 ливрами, что составляет около тридцати миллионов современных франков или три миллиона старых франков. Его даже прозвали Крезом из Прованса. Сын этого богача Антуан в 1673 г. купил должность первого дворецкого принцессы. Он занимал этот пост до 1676 г. Астье полагает: тот факт, что принц назначил его на эту должность, опровергает утверждения Сен-Симона. Но это не совсем верно: можно предположить, что принц хотел таким образом вознаградить одного из отравителей, которые избавили его от принцессы…
Все это нисколько не смущает сторонников естественной смерти. Они видят в рассказах Сен-Симона, принцессы де ла Палатин или Аржансона простые сплетни или россказни, и напоминают о том, что окружение Генриетты было давно огорчено состоянием здоровья принцессы. На протяжении более чем трех лет принцесса страдала от колик в боку и иногда падала в обморок от боли. Упоминается ее «помертвевшее лицо» по возвращении из Англии, ее собственные слова, сказанные мадам де Лафайет, что она себя плохо чувствует, и у нее будто огонь горит внутри; для того чтобы погасить его, она искупалась в реке, от чего ее отговаривали. Вспоминают также, что 29 июня, когда она прилегла отдохнуть, мадам де Лафайет была поражена изменившимися чертами ее лица. Говорят, в частности (об этом есть сведения в блестящем исследовании Эмиля Анрио), что принцесса жаловалась на боль в боку до того, как она выпила воду с цикорием, которую и попросила как раз для того, чтобы снять эту боль. Вспоминают еще и то, что через три года после смерти Генриетты король вернул свое былое расположение шевалье де Лорену. Принц чуть не умер от радости. Шевалье де Лорен был прекрасно принят при дворе и благодаря этому сколотил неслыханное состояние. Можно предположить, что Людовик XIV закрыл глаза на убийство, чтобы избежать скандала, который разразился бы с помощью его брата в случае открытого процесса. «Но во что невозможно поверить – это в то, что король, человек глубоко порядочный, всегда требовательно и взыскательно относящийся и к делам своим, и к молве о них, терпел бы рядом с собой такого отвратительного человека, как шевалье де Лорен, если бы считал его убийцей и, более того, оказывал бы ему знаки своего особого расположения», – пишет Эмиль Анрио.
Сторонники версии отравления торопятся возразить, что король, исходя из государственных интересов, прощал таких предателей, как принц Конде, и терпел при дворе соучастников очевидных отравлений, – как, например, его собственная любовница Атенанс де Монтеспан, – близкую знакомую зловещей колдуньи Вуазен. Доводы сторонников версии естественной смерти: недомогания, возникающие у принцессы на протяжении трех лет, свидетельствуют о серьезном заболевании желудочно-кишечного тракта. Кстати, при вскрытии было обнаружено небольшое отверстие в желудке – доказательство существования язвы желудка, прободение которой, вызванное потреблением холодной воды, определило возникновение острого перитонита.
Спор окончен? Ничего подобного.
Отверстие в желудке, о котором упоминалось в заключении хирургов и врачей, кажется, имеет происхождение абсолютно случайное. В заключении врачей констатировано, что, в отличие от других органов, желудок принцессы был совершенно здоровым. «Я не нашел, – писал Боше, – никаких повреждений, хотя тщательно обследовал желудок; только одно маленькое отверстие посередине передней части желудка, которое возникло по недосмотру хирурга, прорезавшего это отверстие, при тщательном обследовании которого я не обнаружил ни других язв, ни раздражения, ни черноты, ни уплотнений, ни пятен, ни каких-либо повреждений другого рода». Тот же Боше открыто порицает «хирурга, который плохо выполнил свою задачу». Надо сказать, что знаменитый хирург Феликс, желая обеспечить достойный дебют своему сыну, пошедшему по его стопам, доверил ему эту почетную задачу. Надо также отметить, что Феликсу-сыну в это время едва исполнилось 17 лет: это было его первое вскрытие, он был взволнован, и рука его дрожала. Валло находился как раз рядом и заметил это. Бурдело отмечает в свою очередь: «Во время вскрытия он случайно проделал отверстие кончиком ножниц в верхней части… Хирург сказал, что сделал это по недосмотру, и г-н Валло видел, как это произошло».
Что же из этого следует?
Благоразумнее всего примкнуть к логическому силлогизму, предложенному мадам Клод Дерблей: «Утверждать, что смерть была естественной, невозможно, но утверждать, что это было отравление, не менее невозможно». Безусловно, принцесса была слабого здоровья и могла умереть молодой. Но кто поручится за то, что боли последних лет не были усугублены ядом медленного действия, замененным в последний момент на быстродействующий яд? «Принцесса была сильно измождена и, без сомнения, могла умереть, но все произошло так быстро, что было очевидно: естественные процессы ускорили». Трудно также сбросить со счетов свидетельства Сен-Симона и де ла Палатин.
Что касается меня, то я более склонен верить в отравление. Но никто никогда не представит тому доказательств. Годы сделали свое дело. Прах возможных отравителей и возможной жертвы смешался в пыли времени.
(По материалам А. Деко)
